Дорога в тысячу ли - [20]

— Мой муж считал, что лишние ритуалы не нужны. Он мне так сказал, но я все еще готовлю его любимые блюда и ухаживаю за его могилой. Я делаю это для своих родителей и для его отца и матери тоже. Его родители думали, что это важно. Они были очень добры ко мне. Я очищаю их могилы, и могилы всех моих покойных детей. Я говорю с мертвыми, хотя не верю в призраков. Но это заставляет меня чувствовать себя лучше, словно они все еще рядом. Возможно, именно это и есть Бог. Но если бы Бог был добр, он не допустил бы смерти моих детей. Я не могу в это поверить. Мои дети не сделали ничего плохого.

— Согласен. Они не сделали ничего плохого. — Он задумчиво посмотрел на нее. — Но Бог, который сделал бы все, что мы считали правильным и добрым, не был бы создателем вселенной. Он был бы нашей марионеткой. Он не был бы Богом.

Чанджин почувствовала странное спокойствие.

— Если Сонджа поговорит с вами, наверное, это поможет. Я не знаю, как, но, возможно, станет лучше.

— Я попрошу ее пойти со мной завтра на прогулку.

Чанджин повернула к дому, и Исэк последовал за ней.

8

Закончив письмо брату, Исэк поднялся из-за низкого стола и открыл узкое окно в передней комнате. Он глубоко вдохнул свежий воздух. Боли в груди не было. На протяжении всей его жизни окружающие твердили ему о ранней смерти. Он болел с младенчества, и на протяжении всей юности страдал от болей в легких, сердце и желудке. Когда Исэк окончил семинарию, он даже удивился, что все еще жив. Как ни странно, разговоры о неизбежной смерти не обескуражили его. Собственная хрупкость укрепила его убежденность в том, что он должен послужить чему-то или кому-то.

Его брат Самоэль, старший сын, никогда не болел, но умер молодым. Колониальная полиция после ареста жестоко избила его, и он этого не пережил. Исэк решил тогда, что будет жить теперь с большей отвагой. Он провел молодость в доме, с семьей и наставниками, а здоровее всего чувствовал себя, когда посещал семинарию или служил пастором. Самоэль дарил всем сияющий свет — в семинарии и в церкви, и Исэк верил, что его покойный брат нес его теперь на своей спине, защищал, как часто делал, когда Исэк был маленьким.

Средний брат Пэк Ёсоп не был таким религиозным, как Самоэль или Исэк. Ему никогда не нравилась школа, и при первой возможности он уехал в Японию в поисках другой жизни. Теперь он работал мастером на заводе в Осаке. Он вызвал к себе Кёнхи, любимую дочь друга семьи, и они поженились в Японии. Детей у них не было. Ёсоп хотел, чтобы Исэк приехал в Осаку и стал пастором в местной церкви. Исэк был уверен, что Ёсоп поймет его решение жениться на Сондже. Ёсоп был открытым и щедрым.

Исэк взял конверт и надел пальто. Он поднял поднос для чая и донес его до порога кухни. Ему неоднократно напоминали, что не нужно самому относить поднос, но Исэк хотел хоть немного помочь женщинам, которые непрестанно работали.

Рядом с печью Сонджа чистила редьку. На ней был белый муслиновый ханбок под темным стеганым жилетом. Она выглядела моложе своих лет, и он подумал, что она кажется красивой, когда сосредоточена на чем-то своем. Сейчас ее беременность казалась совсем незаметной. Ему трудно было представить, как меняется тело женщины. Он вообще никогда не был с женщиной.

Сонджа поспешила ему навстречу:

— Позвольте мне принять это.

Он протянул ей поднос и открыл рот, чтобы заговорить, но не знал, с чего начать.

— Вам что-то нужно, господин?

— Я надеялся сегодня отправиться в город, чтобы кое-кого увидеть.

Сонджа кивнула.

— Господин Чон, угольщик, идет по улице, он явно собирается в город. Вы хотите, чтобы я попросила его взять вас с собой?

Исэк улыбнулся. Он планировал попросить ее сопровождать его, но внезапно потерял смелость.

— Да. Если господин Чон не возражает. Спасибо.

Сонджа бросилась наружу.

Для церкви было переоборудовано здание заброшенной деревянной школы. Оно находилось рядом с почтовым отделением. Угольщик указал на него и пообещал Исэку позже проводить его обратно в пансион.

— Мне нужно кое-что сделать. И я охотно перешлю ваше письмо.

— Вы знаете пастора Шина? Хотите встретиться с ним?

Чон рассмеялся:

— Однажды я был в церкви. Этого довольно.

Чон не любил ходить туда, где просили денег. Ему не нравились монахи, которые собирали милостыню. Для него все религии были способом вымогать деньги с простых людей в пользу слишком образованных, которые не хотели трудиться своими руками. Молодой пастор из Пхеньяна не выглядел ленивым, и он никогда ни о чем не просил Чона, так что казался ему хорошим человеком. Однако Чону понравилась идея заставить кого-то молиться за него.

— Спасибо, что привели меня сюда.

— Не стоит благодарности. Не бойтесь, я не собираюсь становиться христианином. Видите ли, пастор Пэк, я не очень хороший человек, но и не плохой.

— Господин Чон, вы очень хороший человек. Это вы привели меня под добрый кров в ночное время, когда я потерялся и заболел. В тот вечер я был так слаб, что едва мог произнести свое имя.

Угольщик ухмыльнулся. Он не привык к комплиментам.

— Ну, если вы так говорите… — Он снова рассмеялся. — Когда закончите дела, я буду ждать вас через дорогу за стойкой для пельменей на почтовом отделении. Я встречу вас там, когда освобожусь.