Дорога в тысячу ли - [109]

— Он заметит меня?

— Трудно сказать, — сказал он. — Ты должна ждать в машине и посмотреть на него, потом водитель отвезет нас в Йокогаму. Мы можем вернуться через неделю, если захочешь. Может быть, потом напишешь ему и договоришься о встрече.

— В чем разница между этой и следующей неделей?

— Он выбрал эту жизнь, Сонджа, и, может быть, нам стоит уважать его желание.

— Он мой сын.

— И мой.

— Ноа и Мосасу — это вся моя жизнь.

Хансо кивнул. Он никогда не испытывал такого отношения к своим детям.

— Я жила только для них.

В церкви пастор говорил: нельзя любить свою семью больше, чем Бога. Но для нее любовь к Богу была тем же самым, что и безмерная любовь к детям. У Ноа теперь есть свои дети. Наверное, он сможет понять ее чувства.

— Смотри. Он выходит, — сказал Хансо.

Лицо ее сына изменилось совсем немного. Седые волосы на висках удивили ее, но Ноа исполнилось сорок пять. Он носил круглые золотые очки, похожие на те, что были у Исэка, черный костюм висел на худом теле. Его лицо было копией Хансо.

Сонджа открыла дверь машины и вышла.

— Ноа! — воскликнула она и бросилась к нему.

Он обернулся и уставился на свою мать, которая остановилась шагах в десяти от него.

— Мама, — пробормотал Ноа, приблизился к ней и коснулся ее руки.

Он не видел, как его мать плачет, с похорон Исэка. Он удивился, увидев ее, но еще больше удивился тому, что испытал чувство облегчения.

— Не нужно расстраиваться. Пойдем в мой офис, — сказал он. — Как ты сюда попала?

— Ко Хансо привез меня. Он нашел тебя, и он привез меня сюда, потому что я очень сильно хотела тебя увидеть. Он в машине.

— Понятно, — сказал он. — Ну, он может там остаться.

В офисе сотрудники кланялись Ноа, и Сонджа последовала за ним в кабинет. Он предложил ей сесть и закрыл дверь.

— Ты хорошо выглядишь, мама, — сказал Ноа.

— Так много времени прошло, Ноа. Я так беспокоилась о тебе, — она замолчала, увидев страдание на его лице. — Но я рада, что ты писал мне. Я сохранила все деньги, которые ты отправлял.

Ноа кивнул.

— Хансо сказал мне, что ты женат и у тебя есть дети.

Ноа улыбнулся.

— Мальчик и три девочки. Они очень хорошие дети. Девочки учатся, а сын — хороший бейсболист. Он любимец жены. Похож на Мосасу и ведет себя так же.

— Я знаю, что Мосасу хотел бы тебя увидеть. Когда ты сможешь приехать к нам?

— Я не знаю. Не знаю, смогу ли я.

— Разве мы не потратили достаточно времени? Все эти годы. Ноа, помилуй. Прости меня, пожалуйста. Я была девочкой, когда встретила Хансо. Я не знала, что он женат, я отказалась быть его любовницей. Затем ваш отец женился на мне. Всю жизнь я была верна ему, Пэк Исэку, который был настоящим человеком. Даже после его смерти я оставалась верна…

— Я понимаю. Однако мой отец по крови — Ко Хансо. Это не может измениться, — категорично сказал Ноа.

— Да.

— Я кореец, работающий в грязном бизнесе. Я никогда не смогу очиститься. — Он рассмеялся. — Это мое проклятие.

— Но ты не якудза, — возразила она. — Мосасу владеет патинко, и он очень честен. Он всегда говорит, что можно быть хорошим работодателем и избегать плохих людей.

Ноа покачал головой.

— Мама, я честный, но есть люди, которых невозможно избежать в этом бизнесе. Я управляю очень крупной компанией, и я делаю то, что должен. — Он покривился.

— Ты хороший мальчик, Ноа. Я знаю, что ты… — Она подумала, что глупо говорить с ним, как с ребенком. — Я имею в виду, я уверена, что ты хороший бизнесмен.

Они посидели молча. Ноа смотрел на мать. Она выглядела старой и усталой.

— Хочешь чая? — спросил он.

Ноа много раз представлял себе встречу с матерью или братом в этом белом, наполненном солнцем офисе. Будет ли Хансо тоже приходить к нему?

— Может быть, ты хочешь есть? Я могу заказать что-то…

Сонджа покачала головой.

— Тебе нужно вернуться домой, — сказала она.

Он засмеялся.

— Здесь мой дом. Я не маленький мальчик. И никто здесь не знает, что я кореец. Никто.

— Я никому не скажу. Я понимаю. Я все сделаю…

— Моя жена не знает. Ее мать никогда не потерпит этого. Мои собственные дети не знают, и я им не скажу. Мой босс уволит меня. Он не нанимает иностранцев.

— Неужели так ужасно быть корейцем?

— Ужасно быть мной.

Сонджа кивнула и уставилась на свои сложенные руки.

— Дети, как их зовут?

— Зачем это?

— Ноа, мне очень жаль. Твой отец привез нас в Японию, а потом, ты знаешь, мы не могли вернуться из-за войны здесь, а потом из-за войны там. А теперь уже слишком поздно. Даже для меня.

— Я вернулся, — сказал он.

— Что ты имеешь в виду?

— Сейчас я гражданин Японии, и я могу путешествовать. Я ездил в Южную Корею, чтобы увидеть мою предполагаемую родину.

— Ты гражданин Японии? Как это возможно?

— Возможно. Это всегда возможно.

— И ты поехал в Пусан?

— Да, и я посетил Йондо. Это крошечное место, но красивое, — сказал он.

Глаза Сонджи наполнились слезами.

— Мама, теперь у меня встреча. Извини, но почему бы нам не увидеться на следующей неделе? Я сам приеду. Я хотел бы снова увидеть Мосасу.

— В самом деле? Ты приедешь? — Сонджа улыбнулась. — О, спасибо, Ноа. Я так рада. Ты такой хороший…

— А теперь будет лучше, если ты уйдешь, у меня неотложные дела. Я позвоню сегодня вечером, когда ты уже будешь дома.