Дорога в Бородухино - [9]

— Не пробовали никогда? — спросил он. — Я тоже не знал такой комбинации, но знаете ли, очень вкусно.

Вера Глебовна маленькими глотками стала пить обжигающий горло чай, такой ароматный и вкусный — она же так давно не пила настоящего чая.

На нее смотрел военврач, смотрел еще один молодой командир с кубиками, смотрели бойцы — их было человек шесть, и она поняла, что сейчас все они вспоминают своих матерей, и как хочется им всем, наверно, чтобы вместо нее сидели здесь их матери. Она допила чай, поблагодарила и стала сворачивать цигарку, оставив папиросы (их было немного) на случай, когда надо будет закуривать на улице и замерзшие пальцы не смогут скрутить самокрутку. Но военврач сразу же предложил папиросу, которую она с наслаждением закурила, и у нее вырвалось:

— Мне так хорошо у вас…

И только она это сказала, как подошел кто-то к вагону, заглянул через приоткрытую дверь и крикнул:

— Командира санвзвода к начальнику эшелона!

Военврач застегнул шинель, поправил ремни и выскочил из вагона. Вера Глебовна почувствовала, что вызвали его из-за нее, сжалась и подвинулась к печке, стараясь вобрать в себя тепло, идущее от нее, перед тем как выйти опять на мороз и пронизывающий насквозь ветер.

Военврач вернулся не один. Тот, с кем он пришел, резко отодвинул дверь вагона и уставился на Веру Глебовну. Она тоже смотрела на него, и, видно, было в ее глазах такое, что тот отвернул взгляд и пробормотал:

— Простите, гражданка, военврач не имеет права взять вас в эшелон. Простите, но вам надо выйти.

— У меня сын в Малоярославце… — сказала она.

— Я знаю. Но, увы, не могу ничем помочь. Не положено, — отрезал тот.

— Товарищ майор, — сказал молодой лейтенант, — она же мать военнослужащего. Может, как исключение? У нас пустой вагон…

— Товарищ майор, мы все просим, — выступил один из бойцов. — Понимать же надо… К сынку едет, а ему-то на фронт…

— Отставить разговоры, — нерезко сказал майор. — Я понимаю ваши чувства, товарищи, но мы не можем нарушить инструкции. Не можем, — добавил он тихо и отошел от вагона.

— Очень сожалею… — смущенно сказал военврач.

— Какая падла сообщила?! — в сердцах бросил боец, вступившийся за Веру Глебовну.

— Нашлись благодетели, — проворчал молодой лейтенант.

— Что же делать? — поднялась она. — Благодарю вас всех, что хотели мне помочь… И желаю всем вам… живыми и с победой.

— Посидите еще, — предложил врач. — Не согрелись еще.

— Нет, согрелась. Спасибо.

— Я провожу вас, — военврач помог ей вылезти из вагона и пошел вместе с ней.

— Вы, наверное, только из института? — спросила Вера Глебовна.

— Да… Очень боюсь, совсем нет опыта, умения… Вы извините, что не удалось вам помочь. Вы видели…

— Что вы! Обогрели меня… Ну, желаю вам счастья, доктор, и… возвращения.

— А вам — увидеть сына.

Они остановились… Вере Глебовне захотелось поцеловать этого милого, хорошего доктора, но она постеснялась и только крепко пожала ему руку.

Она шла между стоящими эшелонами, как по длинному, нескончаемому коридору, и уже не спрашивала никого, куда они едут, потому что поняла, что никто ее в эшелон не возьмет и надо поскорее выбраться к вокзалу, там немного передохнуть и ехать домой. Рюкзак, вроде бы совсем пустой, сейчас тянул плечи, и она усмехнулась своим словам, что пойдет в Малоярославец по шпалам, которые сказала Батушину, — ей не пройти и десятка километров.

Еще не дойдя до перрона, она увидела стоявшую около него девушку в военной форме, которая, притоптывая на месте ногами и потирая замерзшие руки, глядела на здание вокзала, видно, поджидая кого-то. Когда она поравнялась с ней и увидела посиневшее девчоночье лицо, показавшееся ей знакомым, она невольно приостановилась. Девушка тоже взглянула на нее и, обрадованно улыбнувшись, бросилась к ней:

— Вера Глебовна! Что вы здесь делаете? Не узнали меня? Я — Ирина. Мы с Андреем в одном классе учились. Вспомнили? Я заходила к вам несколько раз.

— Я помню вас, Ирина… А вы… вы что, в армии?

— Как видите… Смотрю на вокзал… прощаюсь с Москвой. Вы кого-нибудь провожали?

— Нет, Ирина… Андрей в Малоярославце, и я просилась в эшелон, но меня никто не берет. Говорят, не положено, — слабо улыбнулась Вера Глебовна.

— Да, это нельзя… Значит, Андрей уже здесь, на западе? — прошептала Ирина как-то странно, словно обрадовавшись. Потом, вскинув голову, спросила: — Вы сейчас домой, Вера Глебовна?

— Да… Ничего другого не остается… Ирина, а разве девушек призывают в армию?

— Нет, конечно, — засмеялась она. — Я добровольно.

— Зачем, Ирина?

— Так, — пожала плечами Ирина. — Ну а потом, все наши мальчики воюют… и я решила… Вера Глебовна, у меня к вам просьба. У нас выключен телефон. Не зайдете к моей маме, не скажете ей, что я здесь, на Киевском? Может, она успеет? Мы стоим тут уже полдня, возможно, и до вечера простоим. А?

— Конечно, зайду. Давайте адрес.

— Ой как здорово! А я стою и мучаюсь, — она сняла рукавичку и нацарапала адрес. — Это совсем недалеко от вас. От трамвая будете идти как раз мимо нашего дома.

— Я зайду, — сказала Вера Глебовна, беря бумажку. — А застану вашу маму?

— Почти наверняка, она же надомницей сейчас работает. Только скажите ей, чтоб сразу ехала… Значит, Андрей тоже на Западном будет воевать? Может, к нам в санбат раненый попадет? Может же это случиться? А?