— А как тогда?
— По имени.
— Но вы же зовете меня принцессой!
— Потому что вы и есть принцесса.
— А вы и есть Князь!
— И так как я старше имею право звать вас как угодно, а вот вы меня либо именем либо титулом.
— Так я и зову титулом, — совсем запуталась я.
— Ладно, неважно. Зовите меня по имени, хорошо? А я тогда прекращу вам выкать.
— Хорошо, как скажете… Северин.
— Договорились, — он поднялся. — Я прикажу оформить твои покои как и мои, ладно? Спокойной ночи, принцесса.
— Покойной ночи, — искренне пожелала я. Он наклонился ко мне, целомудренно поцеловал в лоб, как маленькую девочку и, улыбнувшись, прошептал:
— Все будет хорошо, моя принцесса. Ты только не бойся.
Второй день пути. Существенно ничего не изменилось: те же сани, те же люди-нелюди (я еще не определилась можно ли отнести северян к людям или не стоит пока спешить), и та же мерзкая погода.
Зато можно было вдоволь размышлять над вчерашним разговором с Князем. И дураку тут ясно, что он хочет завоевать мое доверие и хорошее отношение. Я тоже не против этого, нам как-никак еще Бог знает сколько лет вместе жить. Конечно же, лучше сделать эти года если не радостными, то хотя бы сносными. Несколько раз Северин подъезжал на своей беленькой как тот самый снег, что везде вокруг кобылке и, пощупав мой лоб, строго наказывал не сметь засыпать. Ближе к вечеру северяне нашли место стоянки, развели почему-то три костра на равном удалении друг от друга и стали готовить еду. Это было что-то мне незнакомое, пряно пахнущее и явно с мясом. У меня потекли слюнки. Есть хотелось очень даже сильно, а уж если еда будет горячей, то это и вовсе счастье на земле.
— Принцесса, — подошел ко мне Сарон, — вы замерзли?
— Немного, — помедлив, решила все-таки признаться я. — мне непривычна походная жизнь.
— Это мы уже поняли… Идемте, я расстелю ваш спальник. Что оставалось делать? Я пошла хоть и подозревала, что этим расписалась в признании о полной своей бесполезности. Против правды не пойдешь, и доказывать что-то смысла не имеет, хотя бы просто потому, что я действительно в данной ситуации скорее если не обуза им всем, то балласт точно. Вскоре я поняла для чего разожгли именно три костра. Посередине между ними мужчины расстилали свои спальники, впритык друг к другу, чтобы ночью не было холодно одному боку и жарко другому.
Сами спальники заслуживали отдельного описания. Тонкие легкие одеяла связанные из чьей-то светлой шерсти, были удивительно тонкими и сворачивались в компактный валик. И при этом грели лучше пуховых толстенных одеял. Удивительно. Да и кстати ни шерстью ни чем-то еще они не пахли и не кололись. Северяне посмеивались, видя мой интерес. Лучше б просветили. Сарон как будто прочитав мои мысли подсел ко мне.
— Это наши женщины вяжут, чтобы ночью на снегу не мерзнуть. Это очень сложная работа, ее высоко ценят.
— А чья эта шерсть?
— Ир'инти.
— Кого? — переспросила я. Может, послышалось?
— Ир'инти, как бы сказать, по-вашему… Тут к нам подошел Северин, ходивший куда-то вместе с еще тремя северянами (когда же я запомню их имена? Вроде, никогда не жаловалась на память!) и присел с другой стороны от меня.
— Князь! — обрадовался Саон. — как перевести для княжны «ир'инти»?
Я уже не раз замечала, что между собой они зовут меня не принцессой а княжной. Когда не разговаривают на своем резком свистящем языке, разумеется, но это они делают редко. Кажется, князь им сказал, что в присутствии чужестранца говорить полагается на его языке. К слову, на всеобщем (принятом в Королевстве после объединения) немногие из них говорили хорошо, только Князь, Сарон и еще кое-кто, остальные, как я поняла, учились.
— Никак, — ответил Северин. — В языке моей невесты нет даже приближенного к этому слову понятия.
— Не дело это, — вроде как расстроился Сарон. — Надо научить княжну говорить по-нашему. А то, что же это, непонятно ведь ей ничего…
— Научим обязательно, — улыбаясь, пообещал Князь. — Лазорь, ты как? Устала? Слышать в свою сторону «тыканье« было дико непривычно, но вовсе не неприятно.
— Не особо.
— Княжна вы не бойтесь! Здесь все, как у вас говорят, свои, никто вас не обидит! — снова влез парень. — Те более что Князь наш еще никого в обиду не давал! С ним знаете как? Как будто в каменном замке, с многоуровневой защитой! Я не очень поняла сравнения, но на всякий случай улыбнулась. Впервые вижу, чтобы подданные так горячо любили своего монарха. Чтобы огонек в глазах разгорался…
— Перестань, Ронэ, — Северин почему-то опустил голову и принялся разглядывать свои руки. Голос его прозвучал глухо. Сарон, или если сокращенно Ронэ (опять их северные заморочки, как можно так сокращать имя?) это конечно же заметил но вместо того чтобы замолкнуть и сидеть тише воды вдруг начал горячо доказывать:
— Это правда, все, что я говорю! Тот случай, с Велией не считается! Там не ваша вина, это она сглупила!
— Ронэ! — предупреждающе окликнул его кто-то.
— Но ведь правда же!
— Так, все! — резко встал Князь. Лицо его было белым, глаза, казавшиеся совсем черными, сужены. — Хватит! Я предупреждал, что за любое упоминание Вельи буду наказывать!
Сарон весь так струхнул и даже не побелел, посинел, что мне стало его жалко. И самой страшно, я чувствовала, что Северин на грани чего-то такого, что лучше бы мне не видеть и не знать.