Дорога свободы - [91]

— Я хочу, чтобы ты отвез эти телеграммы. Это очень важно.

Марк кивнул.

— Поезжай прямо в Колумбию. Если выедешь сейчас, как раз поспеешь туда к утру, к открытию телеграфной конторы. Возьми кобылу, Абнер даст тебе седло. Марк, мальчик мой, помни: что бы ни случилось, телеграммы должны быть отосланы. Потом возвращайся сюда.

— Я вернусь, — сказал Марк.

Гидеон сам проводил его. Они вместе вышли из дому. На Марке были высокие сапоги; большой кольтовский револьвер он положил в карман куртки вместе с телеграммами. Он уже попрощался со всеми, весело и небрежно; в том, что он выполнит это поручение, он не сомневался. Ему не терпелось скорей ехать; ночь была ясная, лунная, отличная ночь для поездки верхом. Маленькая кобыла помчится, как ветер; ничто его не остановит, никто его не догонит, и через несколько часов вся страна узнает о том, что происходит в Карвеле. Гидеон с гордостью смотрел на него: ведь это был его сын, этот стройный юноша, не знающий страха, полный жизни, гордый; плод того прошлого, которое было построено им, Гидеоном. Вот оно — живое свидетельство этого прошлого. А будущее уж само позаботится о себе. — Ты не боишься? — спросил он, и юноша только усмехнулся. Когда он уже сидел в седле, к ним подошел Джеф. — Счастливый путь! — сказал он, пожимая колено Марка и улыбаясь ему.

— Спасибо, доктор, — ухмыльнулся Марк, и как всегда, когда он говорил с Джефом, в голосе его прозвучала дразнящая нотка, смесь иронии и почтения. — Я привезу тебе коробку пилюль. — Он тронул лошадь и шагом стал спускаться с холма, мимо гниющих развалин, которые когда-то были хижинами рабов.

Вскоре после этого Гидеон лег спать на своем тюфяке в большом зале. Странно было лежать там, прислушиваясь к хриплому дыханию и беспокойным движениям опавших вокруг мужчин. Серебряный лунный свет, струившийся сквозь высокие окна, еще усиливал овладевшее им чувство нереальности. Все это напомнило ему те уже давние годы, когда он был в армии, — ночлег где-нибудь на бивуаке, далеко от Карвела, далеко от молодой и прелестной Речел, далеко от детей, которых он покинул, ибо бывает время, когда мужчина должен выполнить свой долг. Так, вызывая в памяти то один образ прошлого, то другой, Гидеон уснул, а через несколько времени, сколько — он не знал, он

проснулся от выстрелов. Они гремели где-то по ту сторону долины. Много выстрелов, один за другим, а потом опятьнемая тишина.

Кэти, жена Трупера, не посмела ему возражать; она любила мужа, но и боялась его. Он был больше и сильней всех в Карвеле, но нравом мягкий, как женщина; его легко было тронуть до слез и так же легко было вызвать в нем бешеный гнев. Кэти уже привыкла к этому; ей неплохо жилось с мужем; она была маленькая и некрасивая, но Трупер не обижал ее, не грешил с другими женщинами, работал как вол и никогда не поднимал руки ни на нее, ни на детей. Были у него недостатки — взять хотя бы его упрямство; уж если он что-нибудь вобьет себе в голову — кончено, это ничем не выбьешь. Как в тот раз, когда он сказал, что не станет брать себе фамилию, как это делали все, не станет — и баста, и нечего об этом разговаривать: у него, слава богу, есть имя; звали его Трупер и так и будут звать, и больше ему ничего не нужно. И теперь, когда он заявил, что останется дома, Кэти даже не пробовала спорить. Она покорно сказала своим девочкам: — Мы останемся тут. — Всякий раз, как она видела нагруженную повозку, проезжавшую мимо их фермы по направлению к большому дому, у нее начинало щемить сердце, — но что она могла сделать? А когда наступила ночь и маленький дом Трупера, казалось, утонул в бездонном молчании и мраке, страх совсем овладел Кэти, хотя она и старалась не показывать это мужу.

Она совсем не спала в эту ночь. Лежа рядом с Трупером, она чутко прислушивалась к ночным звукам. А он спал. Он ничего не боялся — ведь это все его собственность, кто у него отнимет? Она лежала, думая о том страшном, что вот-вот набросится на нее; проходили минуты, проходили часы — и вдруг она что-то услышала.

Она разбудила Трупера. — Послушай!

— Что такое?

Он прислушался — и услыхал быстрый, ровный топот копыт. Он встал с постели, натянул штаны, при свете луны, глядевшей в окна, отыскал свой спенсер и босиком пошел к двери.

— Куда ты? — прошептала Кэти.

— На двор. А ты не выходи!

Он вышел и стал перед домом, сжимая ружье. Вспомнив,

что не взял патронов, он вернулся, набил патронами карман. Дети заворочались в кроватке, он нагнулся к ним, погладил их, успокоил. Потом снова вышел, прислушался; он стоял в лунном свете, голый по пояс черный великан, и мощные, налитые мускулы перекатывались у него под кожей при каждом движении.

Топот стих. Потом послышался снова — с той стороны, где была ферма Гидеона; потом стал глуше — там дорога шла через сосновый лес. Дальше она выходила на пригорок, залитый лунным светом, и Трупер увидел, что по ней движется конный отряд, — Не меньше чем двадцать всадников, вплотную друг к другу, все в белых балахонах и Острых шлыках Ку-клукс-клана. Трупер перевел дух и тихо выругался, но не двинулся с места. Дальше дорога опять скрывалась из виду. Стук копыт смолк. Это они, должно быть, остановились у дома Ганнибала Вашингтона. Они были уже так близко, что до Трупера доносился неясный звук голосов. Потом копыта снова застучали. Следующей была ферма Трупера. Трупер весь подобрался; он стоял, расставив ноги, грудь его слегка вздымалась.