Дорога стального цвета - [7]

— Убьет, верно говорю! Он припадочный, не помнит даже, что делает. Глянь, шрам на голове, вот тут. Это он костылем меня. Еле отняли. Не веришь?

Санька снова оглянулся — не слышат ли их. Шепот его стал еще тише, еще просительнее:

— Юра, скажи, что ты подбил пацанов, а? Тебе ж все равно теперь.

— Почему это все равно?

— Так директор же сказал, что с тобой все решено. Значит, выгонит. А зачинщика вместе с тобой — того…

— Паразит ты, Санька! — не выдержал Зуб. — Врезать бы тебе, да руки неохота марать.

Зуб повернулся, чтобы идти в комнату, но Санька вцепился в его рукав.

— Ну ладно, ну паразит… Юра! Что тебе стоит, ты же свой парень!

— Какой я тебе свой? Отвали!

Крутько скривил мордаху, кажется, вот-вот заплачет. Зубу представилось на секунду, как припадочный отец будет убивать Саньку, как тяжелый костыль проломит ему голову, и Санька останется лежать белый как полотно в луже крови. А все из-за него, Зуба, который не хочет назваться зачинщиком. В самом деле, что тут такого, если выбора действительно нет — зачинщик он или не зачинщик, из училища все равно попросят убраться.

— Ладно, не ной, — мрачно обронил Зуб.

— Скажешь, Юра? — оживился Крутько.

— Скажу. Исчезни.

— Все, исчезаю! Вот это я понимаю — друг! Дай пять.

— Иди ты… Друг выискался.

— Юра, исчезаю!

Саньке Крутько сразу стало беззаботно и весело. Когда один за другим собрались рассыпавшиеся по всей округе яблошники, Санька стал с жаром рассказывать, как их изловили, как привезли сперва в колхоз, а потом в училище, как возмущался и задыхался директор. Выходило, что это была развеселая забава да и только. Остальным, конечно, крупно не повезло, что они не попали в эту потешную передряжку. Словом, Санька выглядел настоящим молодцом, не в пример писклявому Мишке Ковалеву.

8

На следующий день в первой половине дня всем троим велено было явиться на педсовет. Значит, сообразили ребята, дело пахнет керосином. Но Крутько не терялся. Он загодя предупредил всех яблошников о том, что Зуб берет основную вину на себя. Глядите, мол, чтобы в одну дудку у всех получалось.

Ребята провожали Зуба на педсовет с таким чувством, словно видели его в последний раз. Одни хвалили: верный кореш, за таким не пропадешь. Другим же эта затея совсем не нравилась. Эти другие называли Саньку Крутько хитрозадым и еще кое-какими нехорошими словами. Но что бы там ни говорили, а забрать назад свое обещание Зуб уже не мог. Для него это было совершенно немыслимым делом.

Директорский кабинет был в конце длинного полутемного коридора административного корпуса.

Ребята остановились перед дверью, обитой черным дерматином, и не решались постучаться. А может, и не надо стучаться, может, их вызовут?

Дверь была закрыта неплотно. Мишка Ковалев заглянул в щелку, увидел, как много в кабинете народу, и задрожал пойманным воробушком. Наверно, готов был драпануть отсюда.

— Ну чо трясешься? — напал на него Санька. — Смотреть противно.

— Сам не наложи, — недружелюбно оборвал его Зуб, и Крутько покорно смолк.

Голоса из кабинета директора стали доноситься громче.

— …Это же хулиган какой-то!

Зуб узнал голос Ноль Нолича, и был уверен, что коли хулиган, значит, это в его адрес. Ребятня прислушалась.

— Я не могу уразуметь, во имя чего либерализм…

Все ясно: за дверью решается судьба троицы.

— Поверьте, Николай Нилыч, у меня тоже запас терпенья не бесконечный. — Это голос директора. — Но ведь если не он зачинщик, то выгонять придется сразу двоих. А это непозволительная для нас с вами роскошь. По головке за это не погладят.

— Но почему мы обязательно должны выявлять зачинщика? Почему?

— Да потому, Николай Нилыч, что справедливость этого требует. — Даже за дверью было слышно, как тяжело дышит директор. — Элементарная справедливость.

— Странное дело, — вмешался третий голос, принадлежавший Степану Ильичу, преподавателю материаловедения. — Почему директор уговаривает мастера, а не наоборот? Неужели этот самый Зубарев стал для вас, Николай Нилыч, таким уж бельмом?

— Многоуважаемый и почитаемый Степан Ильич! — повело мастера на обычные словесные выкрутасы. — На вас когда-нибудь выливали ведро холодной воды?

— Причем здесь это?

— Если не выливали, то вам повезло. А на меня, представьте, выливали.

— Ну и помогло?

— И сделал это ваш драгоценный Зубарев.

— Почему мой? Он как раз ваш, вы у него, с позволения сказать, мастер.

Из-за двери слышалось веселое оживление педсовета. Педсовету перепалка нравилась.

— Если б я вам рассказал, что он еще проделывал, то вы бы его не защищали.

— А что он еще с вами проделывал? Это интересно.

— Я прошу не шутить со мной! — взвизгнул Ноль Нолич.

— Товарищи, товарищи! — постучал чем-то по столу директор. — Давайте прекратим… Я все же уверен, что зачинщик Зубарев. Очень это на него похоже. Поэтому тут и спорить не о чем.

Кто-то плотнее прикрыл дверь, и ребята отпрянули. Санька настороженно и заискивающе посмотрел на Зуба, вымученно, жалко улыбнулся:

— Ну что, железно? Не продашь?

Зуб не успел ответить — распахнулась дверь.

— А-а, голуби сизые! — воскликнул Ноль Нолич. — Они уже тут. Прошу, покорнейше прошу!

Педсовет был в сборе. Все взгляды остановились на вошедшей троице. А больше всего они ощупывали Зуба, словно пытались разглядеть, где у него хоронится совесть, если она вообще водится у тех, кто способен вылить на своего мастера ведро холодной воды. Мишка еще за дверью начал шмыгать носом. На лице Саньки Крутько пропечаталось такое искреннее раскаяние, что наверняка кому-нибудь из педсовета хотелось погладить его по головке. Только этот невозможный Зуб поглядывал на всех исподлобья, словно не он, а педсовет в полном составе лазил в колхозный сад.