Дорога стального цвета - [5]

— Бежим!

К антоновке кинулись с гиком, с посвистом, замахали над головами белыми наволочками. Теперь все нипочем! Сад, можно сказать, отвоеван, рви — не хочу!

Литые, будто синим инеем тронутые, яблоки ударили в землю густо, гулко. Кулаки, а не яблоки! Ахнет такое по маковке — круги перед глазами пойдут, а по спине придется — выгнешься.

Зуб уже набил антоновкой половину наволочки, как вдруг услышал шум приближающейся машины. Все замерли, настороженно вглядываясь в прогалы между деревьями.

Зуб вспомнил, что им кричала девчонка: «второй раз пальну, пеняйте на себя, не дожидайтесь». Ясно теперь, что значит второй выстрел. И каждый из ватажки, должно, подумал о том же. Но все надеялись, что машина проезжая, не имеет к саду никакого отношения.

Грузовик вынырнул в междурядье неожиданно. В кузове стояли трое. У каждого в руках поблескивали вороненые стволы ружей. Вот тебе и антоновка…

— Тикай! — крикнул Зуб и кинулся к лесополосе. Бах! Ба-бах!

Над головой коротко шикнуло. «Дробь», — догадался Зуб. Он протаранил кусты посадки и вырвался на жнивье, чуть не потеряв форменную фуражку. Впереди, через поле, — вторая лесополоса. Побросав под яблоней набитые наволочки, по пятам бежала ребятня.

— Врассыпную! — не оборачиваясь, крикнул Зуб. — Переловят…

Главное — дотянуть до второй лесопосадки. Она такая широкая и густая, что ловить их там будет бесполезно.

Гул машины слышался где-то позади. На минуту даже показалось, что он отдаляется. Пугнули, наверное, и уехали назад.

Зуб оглянулся в ту секунду, когда из посадки на жнивье вынырнул грузовик со стрелками. Искали проход через заросли.

Ноги чуть касаются земли, в ушах — ветер. Скорее! Еще быстрее! Лишь бы до зарослей, а там ищи-свищи.

Бах! Бах!

Зуб понимал, что целят над головами. Для страха, чтоб на землю попадали.

Тяжелое дыхание сзади, кажется, Мишкино, перешло в жалкие всхлипы.

— Дяденьки! — завизжал вдруг Мишка и сразу отстал. — Не надо!..

Посадка все ближе. Но и машина почти за спиной.

Зуб снова оглянулся на мгновение и увидел, как из кузова на ходу сиганул парень и кинулся к Мишке Ковалеву. Готов один.

— За тем давай! Жми! — кричали с машины, и Зуб почему-то догадался, что это о нем.

Крутько же в это время стал петлять по полю, и стрелки, видимо, решили, что его словить будет несложно.

Глотка стала тесной для дыхания, грудь распирало до боли, а ноги едва поспевали одна за другой и слабели с каждой секундой. Машина ревела так близко, что Зуб подумал: наедет, сомнет. Он скосил глаз. Объезжают слева. Неожиданно Зуб повернулся и рванул наискосок к машине.

— Разворачивай! — завопили в кузове.

На полном ходу машина сделала широкую петлю, но Зуб уже снова бежал к посадкам.

— Ну, стервец, держись! — орали с машины. И снова — бух! бух!

Посадки — рукой подать. Но машина опять обгоняет. Уже спрыгивают на землю парни. Зуб стреканул в сторону. Погоня — за ним. Один прямо на пятки наступает.

Зуб оглянулся и рухнул на землю. Парень перелетел через него, со всего маху зарылся лицом с колючее жнивье и взвыл от боли. Зуб вскочил как на пружинах, но в это мгновение на него налетел второй стрелок. Они покатились в обнимку по стерне. Зуб остервенело вырывался, но куда там — ручищи у парня, как лапы медвежьи.

— Врешь, воробушек, не улетишь!

6

Поймали троих. Саньку Крутько сцапал шофер. Допетлялся…

Минут пятнадцать спустя машина мчалась по селу. Вскоре она остановилась у крыльца длинного приземистого дома. «Колхоз им. Чапаева» — прочли ребята прибитую над крыльцом вывеску.

Парни в промасленных спецовках высаживали из кузова троицу, крепко держа ее за шиворот. Процессия двинулась к крыльцу. Там, на лавочке, сидел сморщенный старичонка в драном малахае и пыхал цигаркой.

— Кто ж такие? — спросил он, ласково улыбаясь.

— Воры, кто ж еще! — воскликнул парень, будто удивляясь стариковой недогадливости. Из его губы, разодранной о стерню, все еще сочилась кровь. — В сад, паскудники, лазили.

— А-а… В сад — первое ребячье дело, — все так же ласково заметил старик и, вытянув губы трубочкой, бережно принял в них обмусоленную козью ножку.

Вошли в темный длинный коридор. Один из парней открыл какую-то дверь и сказал через порог:

— Привезли, Афанась Петрович. Заводить?

— Давай, давай! — донесся густой бас как из трубы, и в комнате нетерпеливо громыхнул отодвигаемый стул.

Зуба не очень дружелюбно двинули в спину, и он первый перешагнул порог.

Посреди уставленной столами и шкафами комнаты, расставив для прочности ноги в хромовых сапогах и заложив руки за спину, стоял огромный человек. У Зуба мелькнуло, что если этому человеку приделать бороду, повесить на пояс булатный меч, то будет вылитый Илья Муромец. Вида этот гигант был сурового, военного. Изрядно поношенный офицерский китель так плотно облегал его могучие плечи, что повернись он неосторожно либо напряги мышцы, и ни одного целого шва не останется. Даже по тому, как он стоял, видно было, что это и есть председатель колхоза.

— Ну что, яблошники, хорош у нас нынче урожай, а? — зарокотал «Илья Муромец», и ребята поняли, что от его шутки добра не дождешься.

Откуда они есть, председатель и не думал расспрашивать. Черные гимнастерки, форменные фуражки и ремни с бляхами, на которых отштамповано «СУ», указывали точный адрес.