Дорога превращений. Суфийские притчи - [10]

Любому, кто терпит любовные муки,

Понятно и близко страданье разлуки.

Нам сердца чужого познать не дано,

Но в плаче с тобой мы сольемся в одно:

Как души сраженных смертельным недугом,

Мы станем рыдать, разлученные с Другом.

Почувствуй же сердцем: мой песенный дар —

Не ветер весенний, но огненный жар!

И в мире холодном, во мраке подлунном

Стань сам пламенеющим страстью Меджнуном.

Твой разум оценит ли песню мою?

О нет, я для вещего сердца пою!..»

……………………………………………….

…Все чаще я внемлю рыданиям ная,

И музыка в сердце смолкает иная.

О сердце, воскресни, ведь смерть – не вдали:

Влюбись – и любовью себя исцели!

Любовь без врачебного лечит канона,

Она и Лукмана мудрей, и Платона:

С души отрясая безверия прах,

Любовь ее к небу несет на крылах!

Пусть сердце поет, как влюбленная птица,

Иначе твой Друг от тебя отвратится, —

Молись, чтоб, отвергнутый розой своей,

В весеннем саду не замолк соловей…

Ты – глина земная, ты – персть, но при этом

Друг сердце твое озарил Своим светом!

А если б Он свет Свой навеки сокрыл, —

Ты бился б о землю, как сокол без крыл,

И в мире земном, опустелом и темном,

Ты б странствовал в страхе бродягой бездомным…

Но светоч немеркнущий в доме зажжен,

И в зеркале сердца твой Друг отражен.

А если твой мир помрачило хоть что-то —

Не медли и сердце омой от налета

Гордыни и злобы: омоешь – и вмиг

В нем вновь отразится возлюбленный Лик.

Прозреешь – и жизнь просияет иная,

И сердцем услышишь рыдания ная!..

Притчи Руми

Притчи Руми взяты из «Маснави-йи-манави» («Двустишия с намеком на незримое») – грандиозной поэмы, в контексте которой они представляют собой наглядные иллюстрации к определенным положениям суфийского учения. Однако и вне контекста «Маснави» притчи Руми сохраняют свою огромную литературную, этическую и педагогическую ценность, что сделало их весьма популярными во многих мусульманских странах. Особо стоит вопрос о взаимовлияниях притч Руми и фольклорных источников различных культур Ближнего и Среднего Востока. Влияние притч прослеживается в литературе и фольклоре целого ряда народов на протяжении столетий. Следует особо подчеркнуть, что за оригинальным сюжетом каждой притчи Руми, обычно несущей заряд остроумия и поразительно яркой житейской мудрости, скрывается иная мудрость – мистическая, содержащая указания на тайны человеческой души, ее общения с Богом и духовного восхождения. Таким образом, притчи дают каждому читателю буквально то, что он «способен взять». К притчам Руми в наибольшей степени можно отнести слова из раннехристианского гностического апокрифа – «Евангелия от Филиппа»: «…Мудрый… познал пищу каждого: перед детьми он положил хлеб… перед рабами он положил… пшеницу, и скоту [он бросил ячмень], и солому, и траву. Собакам он бросил кости, [а свиньям он] бросил желуди… Так и ученик Бога… Формы телесные не введут его в обман, но он посмотрит на состояние души каждого и заговорит с ним…» (пер. М.К. Трофимовой). Эти слова как нельзя более подходят к притчам Руми – с той только разницей, что, получая одну и ту же «духовную пищу», читатели великого суфия сами выбирают из нее то, что способны «усвоить», – от простого смысла до самого сокровенного… В связи со сказанным понятно, что сокрытый – эзотерический – смысл притч не может быть исчерпан до конца. Поэтому в дальнейших комментариях мы будем обращать внимание выборочно на тот или иной суфийский аспект каждой притчи.

I. Неспособные к обучению

В притчах этого раздела описаны такие качества характера и настрой ума, которые, оставаясь непреодоленными, лишают своих обладателей возможности усваивать посылаемые свыше наставления.

Татуировка

Суфийская система воспитания направлена на создание гармоничного «внутреннего человека», властвующего над низшими проявлениями своей природы (животными силами) и олицетворяемого поэтому в образе «царя зверей» – льва. В данной притче создание такого «внутреннего льва» изображено в виде нанесения татуировки. Поскольку же путь суфийского послушника-мюрида связан с одолением больших испытаний, вступающий на этот путь должен быть мужествен и терпелив. При этом невозможно избежать каких-либо этапов пути и связанных с ними страданий – как нельзя изобразить льва «без брюха, без хвоста и головы»…

Д. Щ.

***

Казвинец, выведенный в притче, желает лишь одного – чтоб о его «силе львиной» повсюду «прошла молва». Следовательно, «лев» для него – не отражение его внутренней сути, а чисто внешнее украшение, которое призвано выставить его сильным в глазах окружающих людей. Итак, казвинец стремится «не быть, но слыть», и само испытание страданием выявляет в нем это противоречие между «внешним львом» и «внутреннем зайцем». Разумеется, находясь в таком состоянии, человек совершенно не готов к вступлению на суфийский путь, требующий прямоты и решительности. Только совершив мужественный выбор и пройдя все испытания, суфий обретает власть над собой и окружающими обстоятельствами: «Знай – перед тем склоняются светила, // В ком власть душа над телом захватила». Согласно астрологии, судьба человека определяется звездами; но тот, кто вышел из-под власти плотского начала, «управляет светилами», т. е. получает власть над своей судьбой. Такого человека «ни адский жар, ни солнце не сожжет»: как в Библии, так и в Коране земная история человечества уподобляется ночи, а мир грядущий, в котором присутствие Бога станет явным для людей, – восхождению «Солнца Праведности», дневному «жару». Вынести это, нестерпимое для нечестивых, сияние «Божьего лика» и наслаждаться им смогут лишь души, закаленные в горниле земной жизни и «воцарившиеся» над своей низшей природой, подобно льву в царстве зверей.