Дорога на плаху - [64]

Сенсация для публики может обернуться трагедией для Евгении!

Борис понял, что ни дня не может больше оставаться в больнице. Он обязан как можно быстрее завершить дело Евгении Кузнецовой, закрыть его за отсутствием состава преступления. Как бы он хотел быстрее отделаться от бинтов, выписаться из больницы и под предлогом, что нуждается в сопровождающей, увезти девушку из региона хотя бы на месяц. Он боялся мины, что начиненная страхом, сидела в Парфенове, грозя взорваться. И она взорвется: чем он оправдает убийство своего шефа в подъезде дома, где находилась квартира Рябуши?

Назавтра Борис попытался дозвониться до генерала, и через несколько попыток ему удалось прорваться к Сергею Петровичу.

— Здравия желаю, Сергей Петрович. Петраков. Я вчера читал газету и готов завершить дело Кузнецовой.

— Тебя беспокоит Парфенов?

— Да, и очень.

— Он уже дал исчерпывающие показания, заявив, что некоторые сведения, касающиеся родства Кузнецовой и его шефа, а также убийства Савиновой, изложил заранее и отдал в одну из газет, чем облегчил действия своего адвоката.

— Публикация появится?

— Думаю, да, но не меняет нашу позицию в отношении Евгении.

— Но выдержит ли она такой удар? Психика у нее на грани срыва.

— Ее срочно надо отправить из региона вместе с родителями. Ты уже ходишь, и я поручаю тебе объясниться с Рябушей, без подробностей, конечно, сынок.

— Я сейчас же попрошу его приехать, но извините за дерзость, Сергей Петрович, у меня ощущение человека, проигравшего схватку. — Во рту у Бориса пересохло, голос его напряженно звенел.

— Я понимаю тебя, сынок. Но мы раскрыли убийство актрисы, спасли от тюрьмы невинную и спасли три жизни. Первое, как ты знаешь, было не по силам нашим предшественникам. Служебный долг выполнен. К выпадам прессы надо привыкать, учиться правильно и вовремя реагировать. В условиях рынка и факт, и слово — необычный для нас, но товар. Он может быть контрабандный, грязный или законный и чистый. С контрабандой бороться нам. Ты в начале пути, учись быть стойким, сынок, — отеческим тоном закончил разговор генерал.

Встревоженный судьбой девушки Борис, не откладывая, позвонил Рябуше и на его просьбу приехать в больницу, Константин Васильевич прибыл незамедлительно. Он выглядел встревоженным.

— Вы читали публикацию в газете о Костячном? — спросил Борис, обменявшись рукопожатием.

— Да, — Константин Васильевич поник головой. — Мы не выписываем этот бульварный листок, но наши соседи подбросили к двери. Бедная девочка, она так рыдала! К счастью, она не знает того, что знаем мы. Мать и я потрясены! — Несчастный Рябуша от волнения стал заикаться, сознавая всю глубину трагедии для дочери, узнай она их тайну. — Бедняжка Евгения успокоилась только тогда, как мы решили поменять место жительства. Разменяем квартиру или продадим. Но дочь на растерзание газетным аллигаторам не дадим.

— Это правильное решение, Константин Васильевич, но Евгении надо покинуть город буквально завтра, в крайнем случае, послезавтра. Даже вы не знаете того, что знаем мы и арестованный помощник Костячного — Парфенов. Он знает тайну Евгении и… — Борис хотел сказать и Анатолия, но язык не повернулся, слишком убийственная правда для этого уже и так потрясенного немилостными ударами судьбы человека, который сидел перед ним.

— В том, что Евгения дочь Савиновой и Костячного? — Рябуша, казалось, весь дрожал от волнения, голос его срывался, и Борис стал опасаться, как бы с человеком не сделался сердечный приступ. — Для нас с женой это сокрушительный удар. Благо, что об этом не знает Женя.

— Но может узнать из газет при помощи Парфенова.

— Но он же арестован!

— У него есть купленный адвокат. — Борис терзался: сказать или нет об Анатолии. Лучше конечно упредить отца, чтобы он один пережил горькое, поостерегся и отразил удар, который может последовать, чем допустить внезапность. И он решился. — Будьте мужественны, Константин Васильевич, это конечно, как тяжкий крест, но он знает и то, что Анатолий Кузнецов — родной брат Евгении.

— Что вы говорите! — Рябуша вскочил со стула. — Не может быть, не укладывается в голове. Ведь так можно сойти с ума.

Борис с содроганием смотрел на человека, раздавленного жутким известием, и, вспомнив совет генерала: «без подробностей», пожалел, что сказал правду. Видимо, это имел в виду Сергей Петрович, а он все выложил. Но Рябуша должен справиться, он — офицер и мужественный человек. Теперь не будет медлить с отъездом ни минуты, сам может остаться пока здесь, решить все проблемы с переездом, но дочь и жену отправит завтра же.

— Такова горькая правда, — как бы извиняясь за нанесенную боль пожилому человеку, сказал Борис. — У следствия есть неопровержимые доказательства, кроме того, снимки молодого Костячного — копия Анатолия, как Евгении и Савиновой. Вот почему против вашей дочери прекращено уголовное дело.

Ошарашенный Рябуша долго молчал, в голове его стоял какой-то нехороший гул, словно он только что запустил на полигоне учебную ракету. Наконец, он мало-помалу справился с собой и спросил:

— Знают ли что-то Кузнецовы?

— Костячный нанес им визит с запиской Савиновой, в которой она просила воспитать сына. Эту записку разыскал я, но был ранен Парфеновым. Записка на время оказалась в руках у бандитов, однако, ее съел, представляете, сам Кузнецов. Но улика не исчезла бесследно, весь разговор Костячного с Кузнецовыми был записан на магнитофон. Парфенов при нем присутствовал. Через полчаса бандиты были заблокированы.