Дорога на плаху - [52]

— Ошибаетесь, уважаемый Виталий Николаевич, именно этот документ искал убийца. И вот что в нем написано: «Если вы добрые люди, воспитайте мою крошку. Мальчика зовут Саша, родился пятого октября 1975 года. Копия записки находится у матери мальчика на случай определения ее материнства, и что мальчик жив. Простите меня».

Балетмейстер не верил своим ушам. Он некоторое время молчал, затем сказал:

— Это полный отпад, как выражается сейчас молодежь, более того, двойной отпад! Лидочка, как ты могла?

Неожиданно Петраков насторожился. В коридоре невнятно раздался топот ног, он нарастал.

— Спрячьтесь за тумбу стола, быстро! — резко сказал Петраков.

Балетмейстер ошалело глядел на Петракова, тот жестко, с силой осадил его левой рукой, в которой держал записку, правой выхватывая из кобуры пистолет. Балетмейстер рухнул на пол и вовремя: дверь молниеносно распахнулась, и ударил выстрел. Пуля впилась в стену на уровне груди, недавно стоявшего на ее пути танцора.

Петраков выстрелил в ответ. Фигура нападающего, как бы наткнулась на препятствие, и, взвившись в прыжке, замертво рухнула через порог в кабинет. В дверях мелькнула фигура афганца. Петраков, падая, все же успел выстрелить, прежде чем пуля пробила ему грудь.

Афганец стремительно влетел в кабинет, направляя пистолет на упавшего Петракова, но тот не подавал признаков жизни. За столом, уткнувшись лицом вниз, лежал балетмейстер, у его ног валялась сумочка, а рядом крохотная записка. Николай схватил сначала сумочку, затем записку, пробежал ее глазами, сунул в карман и бросился к напарнику, из-под головы которого растекалась лужа крови. Пуля угодила в лоб. Уносить труп нет возможности, унести бы ноги. Парфенов бросился к служебному выходу и без препятствий оказался на улице. Переполоха от выстрелов он не заметил: театр надежно поглотил их. Николай спокойно отправился к машине. В офисе его с нетерпением ждал Костячный. Не прошло и полчаса, как Игорь бережно взял из руки своего подручного пожелтевший клочок бумажки. Он ликовал.

— Улика, на которую рассчитывал Климов, собираясь доказать мою вину в смерти Савиновой у меня в руках. Я могу ее уничтожить, но могу и сохранить, чтобы доказать сыну, чья кровь течет в его жилах!

Парфенов молча стоял в кабинете.

— Ты иди, занимайся своими делами, — сказал шеф Парфенову. Тот вышел.

Игорь открыл личный сейф, дверка которого искусно спрятана под фальшивой штепсельной розеткой и светильником, но поколебался: прятать ли обрывок записки. Смущал балетмейстер. Можно ли положиться на заверение Николая, что тот не знает содержание записки, так как она лежала рядом с убитым детективом. Вряд ли сыщик станет знакомить постороннего человека с содержанием смертоносной улики. В худшем случае перепуганный танцор сейчас дает невнятные показания ментам о налете бандитов, но кто такие — он их в глаза не видел, так как лежал на полу лицом вниз. Труп нашего боевика тоже будет «молчать»: документов никто на дела не берет, а парень не здешний.

Костячный вспомнил: «Лидка назвала приемных родителей сына Кузнецовыми, Евгения по мужу тоже Кузнецова. Простое совпадение? Где искать стариков и выкорчевать у них копию страшной записки? В городе сотни Кузнецовых!» Костячный машинально включил телевизор.

…Среди кандидатов в депутаты по одномандатным округам предпочтительно выглядит президент «Агюст-фирмы» Игорь Костячный. У него есть все шансы победить.

Костячный так же машинально выключил телевизор. Ему что-то стало не до выборов. Алчность и пресловутая гордость перед ничтожной Савиновой ставят его будущее под вопросом. Костячный заметался. Кабинет ему стал тесен, воздуху не хватало, он раскрыл форточку и стал измерять кабинет нервными шагами. Вдруг он вскрикнул словно от болевого укола: его поразила догадка. Перед глазами встала фотография Савиновой в кружевной блузке с огромными синими глазами, такими же, как у Евгении Кузнецовой. Он вспомнил те неприятные ощущения, при первом визите Савиной, когда разговаривал с ней, ему мерещился синий огонь вспыхивающий на любовном ложе, где многократно бывала Евгения.

— Это не простое портретное сходство, они не двойники — прошептал Костячный, чувствуя холодную испарину на лбу. — Чушь, дьявольщина! Савинова — мать Евгении!

Костячный упал в кресло, и его словно пригвоздили шпагой к спинке. Он не мог пошевелиться, мысль остановилась на одном:

— Тогда я — отец Евгении. Дата ее рождения совпадает с моим освобождением. НО откуда у Лидки справка о смерти дочки? Прикрытие? Она, сучка, поступила с родной дочкой точно так же, как и с сыном. Вот почему у нее нет ни одной фотографии детей и документов! Справку о смерти ребенка в Тоннельном ей выдали фиктивную! Только и всего. — Пот градом выступил на лбу у Игоря.

Костячный испугался, что у него поехала крыша. Он долго сидел не шевелясь, словно боясь уронить ставшую податливой эту свою крышу, тупо смотрел перед собой, пока в его голове не появилась новая убийственная догадка.

«Так вот почему у Евгении родился урод! — ужаснулся в душе Игорь. — Но о нашем родстве никто не должен знать. Савиновой нет. Но есть фотографии. Почему он их не уничтожил? Афганец их видел, а у него башка варит. Афганца жаль, но он приговорен. После того, как выполнит все поручения! А что, если к такому же выводу пришел Климов? Что он знает обо мне? Надо найти фотографии Савиновой и уничтожить, но это невозможно. Они есть в театре, у ее брата, в деле об убийстве. Остается одно — уничтожить Евгению вместе с афганцем. Он поручит это Обмороженному».