Дорога на плаху - [49]

— Да.

— Теперь ты позвонишь в каждую газету и скажешь, что передумала публиковать свои мемуары. За ними придет молодой человек по имени Идрин Сергей Пантелеевич. Говори убедительно, на то твое право автора.

— Хорошо. Но я не знаю номера телефонов.

— Пустяки, вот они. Но помни, одна твоя ошибка, и ты выпьешь чашу Крестинского, а пакеты все равно будут изъяты.

Савинова звонила и добилась того, чего требовал Костячный. Когда все закончилось, она с негодованием спросила:

— Неужели ты бы смог меня жечь живую, откажись я звонить, после всего, что у нас с тобой было?

— Ты всегда была для меня просто куклой, от которой можно получить удовольствие.

— И у нас неплохо получалось, признай.

— Слов нет. Особенно в тот год в Тоннельном.

— И ты, помня о приятных минутах проведенных со мной, выступаешь сейчас в роли палача. Ты чудовище! — не сдержалась Лидия.

— Не более Петра Великого, — злорадно усмехнулся Игорь. — Ты знаешь, что он свою жену поднял на дыбу и сек плетьми. Лучше скажи, где сын?

— Я все изложила в письме в газеты.

— Что ты написала? Бездоказательный опус о воспитании в одиночестве сына и дочери от Костячного? Но где эти дети? Их нет, покажи хотя бы одну фотографию, чтобы я поверил. — Он схватил альбом, швырнул его на пол перед Лидией, и из него вывалился снимок крупно снятой девушки. Костячный остолбенел. На него смотрела Евгения, только одета она была в старомодную кружевную кофточку. — Не может быть! Кто это? — схватил фото Игорь.

Николай бросал пристальные взгляды с фото на оригинал и тоже увидел на снимке Евгению Кузнецову.

— Идиот, жестокость отшибла тебе память! — вырвалось из уст Лидии неподдельное возмущение.

— Фу ты, — облегченно вздохнул Игорь. — Это же ты в то счастливое для тебя лето, и кофточка — все твое богатство, — он нервно захохотал. — Бывает же такое поразительное сходство.

— Ты о чем? — насторожилась Лида.

— Тебя это не касается. Фамилию ты хотя бы знаешь тех, кому подбросила сына?

Лида помнила фамилию. Но она не хотела говорить ее извергу, пытаясь, хоть чем-то насолить ненавистному человеку, которого когда-то любила.

— Я не знаю. Ты можешь установить сам.

— Ты врешь, сука. Я хочу это услышать от тебя, — взбешенный палач дал знак подручному, и тот приблизил огонь к подошвам Савиновой.

— Мерзавец, я могу назвать любую фамилию, — вне себя от боли закричала несчастная.

— Нет, ты назовешь правильную.

Не выдержав пытки, Савинова пробормотала фамилию.

— Если врешь, пеняй на себя. Кто они такие, чем занимались? Что-то я таких не припомню.

— Как ты мог помнить, если у них не было детей, а ты жил в другом конце города.

— Чем они занимались? — повторил вопрос Игорь.

— Откуда мне знать? Мог ты сказать, чем занимаются люди в соседнем доме? Я знала, что эти живут хорошо, и у них нет детей.

— От кого знала?

— От своей одноклассницы. Она жила в их подъезде, — несмотря на ярость, кипевшую в груди у Лидии, ей было больно обожженные пятки, она постоянно кривила губы и стискивала зубы.

— Резонно, — согласился палач, прохаживаясь по комнате. — Нам действительно было наплевать на то, кто, где работает. Кроме этой несчастной справки из роддома у тебя должно быть свидетельство о рождении. Где оно?

— Я его не выписывала. Этим людям я оставила короткую записку о его дне рождения.

— А кто его мать, отец, писала?

— Зачем, я боялась, что они не возьмут ребенка, подумав, что когда-нибудь родители явятся и начнут за него судиться.

— Где копия той записки?

— Я долго ее хранила на случай, если мне предъявят обвинение в убийстве сына. Я тогда не знала, что можно было написать заявление об отказе, но вряд ли бы на это у меня хватило дерзости. Записка потерялась. Столько было мытарств и переездов. Ты же перерыл всю мою квартиру, я заметила, и ничего не нашел. Подумай сам: прошло столько лет. Давай закончим наш спор миром. Я больше ни на что не претендую, — страдая от боли, но с достоинством предложила Лидия.

— Я тебе не верю. Пора кончать комедию, никакие записки уже не будут иметь значения. — Палач взмахнул рукой и пошел к выходу из квартиры. Савинова поняла, что минуты ее сочтены. Она взвизгнула, но страшный удар в грудь оборвал ее голос. Подручный заклеил несчастной рот. Костячный и афганец уже не видели, как садист налег на жертву всем телом, срывая с нее одежду.

XIII

Картинка складывалась. Лидия Савинова и раздавленная горем детоубийца Евгения Кузнецова — кровные мать и дочь. Обе не знали друг о друге ровным счетом ничего. Климову не хотелось терзать расспросами бедную женщину от кого у нее ребенок? Его не привлечешь за связь, но доказать интимные отношения, в принципе, нетрудно. Наверняка кто-то из сотрудников фирмы, в которой она работает, знает об интимной связи Евгении.

Климов ждал возвращения Рябуши, чтобы продолжить беседу. Он слышал возгласы и бурное излияние чувств, иначе не могло и быть: открыв дверь, отец увидел любимую дочь, жену и сержанта милиции.

— Женя, Наташа! — воскликнул Рябуша, — входите быстрее!

Молодая женщина зарыдала навзрыд, отец стремительно подхватил дочь и буквально втащил ее в коридор, ноги которой подкашивались, и она повисла на руках у Рябуши. Суетилась мать, заголосив в тон дочери надрывно, леденя Климову душу. Сержант остался на площадке.