Дорога на космодром - [17]

Исаев все чаще возвращается к мысли о крыльях. Дилемма — Арктика с ее полярными шахтами или московский машиностроительный (то бишь авиационный) завод — выглядит в глазах Алексея Михайловича все более острой.

Нет, совсем не проста эта дилемма. Поездка в Арктику сулит открытие неведомого мира, но мир, который можно открыть в Москве, не менее интересен.

«Я не могу сидеть, — читаем мы в одном из писем Исаева. — Точно меня кто-то травит! Что может меня остановить? Мягкая женская рука, которая ляжет мне на плечо? Вряд ли! Женская рука может со мной делать что угодно, но только короткое время. Меня бы остановило дело, работа, обязательно очень большая».

Однажды бессонной ночью в мае 1934 года (и у молодых людей случается бессонница) Исаев занялся переборкой архива, предаваясь воспоминаниям и размышлениям.

«Я просматриваю свой архив, — писал он Юрию Крымову. — Передо мной прошла наша жизнь. Маленькие клочки бумаги — письма, заявления, записки — восклицали, плакали, кричали и предавались отчаянию… И я понял, что это была за жизнь!..

Жизнь — это обеф. Заваленный делами биржевик за бумагами не замечает, что он ест прекрасные изысканные блюда. Я ел кашу, но я отдавался ей и чувствовал ее вкус.

Ты помнишь, как мы шли по крымской степи и, когда взобрались на возвышенность, перед налги, как в сказке, предстали глубокие темно-синие заливы, желтые остроконечные сопки и черный корявый профиль Кара-Дага?

Это был дивный мир, который звал нас на неизведанные наслаждения. Нам было по 20 лет, и мы прощались с тем, что осталось уже за спиной, мы устремлялись туда, за горизонт, и путь, открывшийся нам, казался прекрасным.

Он и сейчас такой, этот путь…

Передо мной развернулась, друг мой, в куче старых конвертов, прекрасная панорама. Нет места сожалениям! Мы жили, живем, и еще много конвертов прибавится к этой кучке, которая сейчас кричит с моего стола. Кричит! Она громогласно говорит, что мы жили с тобой насыщенно, полно. В двадцать седьмом, двадцать восьмом, тридцать третьем году мы любили, творили, горевали и радовались. И будем еще. Будем.

А. Исаев». Внешне лето 1934 года — наиболее спокойный период бурной молодости Исаева. Он живет в Москве у родителей, отдыхая от трудного быта новостроек, уезжает в туристскую поездку по Кавказу. Ни забот, ни волнений! Исаеву ясно — инженерный багаж, добранный им за эти несколько лет, велик, после богатейшей, а главное, разностороннейшей практики он готов к любой серьезной работе. Пора определяться, пора, наконец, сделать выбор, причем уже безошибочный. Удастся ли это?

Неизменно сопутствовавшим ему чувством юмора Исаев маскировал свое беспокойство:

«Кроме тебя (конечно, неизмеримо меньше, но все-таки), — писал он одной из своих приятельниц, — меня привлекает авиация…Я ведь прирожденный авиастроитель, это я почувствовал еще в чреве матери. Завтра пойду в ГУ АП и поговорю».

Глава вторая КРЫЛЬЯ

9. Трудный барьер

Шагнуть в авиацию оказалось непросто. Горный инженер, собравшийся строить крылатые машины, казался кадровикам по меньшей мере личностью несерьезной, непривлекательной:

— У нас, товарищ, не учебное заведение!

Выслушав это не единожды, Исаев ринулся напролом.

«Уважаемый товарищ директор, — читаем мы в черновике его письма на авиационный завод, — обстоятельства вынуждают меня обратиться непосредственно к Вам с просьбой дать мне возможность работать по самолетостроению.

В 1931 году я окончил механическое отделение Московского горного института, и это стало причиной того, что организации, куда я обращался, отказывались направить меня на ваше предприятие. Между тем я руководствуюсь только желанием стать максимально полезным своей стране и уверен в том, что в самолетостроении смогу с наибольшим эффектом применить свои способности.

Авиацией я увлекаюсь давно и могу сказать, что я в ней не совсем профан. Я не могу доказать вам иначе, чем работой в конструкторском бюро, наличие у себя конструкторских данных. Во всяком случае рискнете вы меньшим, чем можете приобрести, ибо вы знаете, что всякое дело движется людьми, горящими желанием это дело двигать. Одного года мне будет достаточно, чтобы стать авиаинженером и занять «законное» место в авиапромышленности.

Я не претендую на большой оклад и, наконец, на квартиру, которой я обеспечен. Сейчас я совершенно свободен и могу приступить к работе немедленно.

Если мое заявление покажется Вам убедительным, попросите секретаря известить меня об этом по адресу: Москва 21, Большая Пироговская 3, кв. 1, А. Исаеву».

Письмо Исаева сделало свое дело. Директор завода Ольга Александровна Миткевич, женщина умная, сильная, благожелательная, распорядилась принять молодого инженера на работу.

Существенную роль в судьбе Алексея Михайловича сыграла еще одна встреча на том же заводе. Случай свел несостоявшегося горного инженера с несостоявшимся врачом, профессором Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского Виктором Федоровичем Болховитиновым.

Но почему же несостоявшийся врач? Потому, что, окончив гимназию, Болховитинов сначала стал было студентом-медиком, затем через полгода перешел на физико-математический факультет, а в 1918 году — в МВТУ. Заболев брюшным тифом, отстал от однокурсников, а когда выздоровел, попал во вновь открывшееся учебное заведение — Военно-воздушную академию имени Н. Е. Жуковского. В 1926 году окончил ее, был оставлен для педагогической работы и вскоре защитил кандидатскую диссертацию.