Дорога к замку - [51]

В первую ночь, после того как я поселилась в отёле "Т.", мне приснился необыкновенный сон.

У меня в номере стоит восковая фигура красивого юноши в натуральную величину. Ему на вид лет семнадцать-восемнадцать, во всяком случае не больше двадцати. Я дала кукле имя Тамао. Мы давно живём в этой комнате вдвоём и ещё долго будем вместе. Тело у Тамао белое–белое, только щеки окрашены розовым. Когда я касаюсь их, моя рука, как это ни странно, ощущает биение пульса. Мне приходит в голову мысль, что внутри восковой куклы каким‑то неведомым образом теплится жизнь, и я начинаю об этом думать. С куклы вдруг соскальзывает одежда, и она предстаёт передо мной обнажённой. Я начинаю гладить Тамао по плечам. Потом моя рука сама собой скользит ниже, и я пытаюсь нащупать на груди куклы сосок. Ведь у мужчины они тоже есть, говорю я себе, и моим пальцам доставляет наслаждение найти сосок, хотя в нем нет ничего присущего исключительно мужскому началу. На гладкой холодной коже выделяется маленькая и колкая, как острие иглы, точка. Какой милый, говорю я и глажу его, и он набухает под моими пальцами. Пространство, окружающее меня во сне, полно неясного и беспредельного очарования, а в самом его центре, невидимом для меня, громко стучит чьё‑то сердце.

Это был совсем простой сон. Но, несмотря на свою незатейливость, он длился всю ночь. Настроение, возникшее во время сновидения, не оставляло меня в течение всего дня. А около полудня на своём шестом этаже у лифта я встретила юношу, который удивительно походил на приснившуюся мне куклу. Сходство было хоть и неполным, но все же разительным. Передо мной стоял хрупкий юноша в бледно–голубом джинсовом костюме.

— Ах, это вы, Тамао–сан! — вырвалось у меня помимо собственной воли.

И юноша не стал возражать против чужого имени. С тех пор я, не спрашивая, нравится ему это или нет, называла его Тамао. Наверное, ему ничего и не оставалось, как только молча смириться с моим чудачеством. В результате того, что я звала юношу именем Тамао, между нами неизбежно возникла незримая связь, во всяком случае в моем восприятии.

Человеческое существо само по себе безлико. Но стоит дать ему имя, и человек обретает черты неповторимой индивидуальности. Имя — это форма, в которую облекается содержание. Когда так считаешь, наречение именем представляется актом почти магическим. Стоило мне назвать юношу Тамао, как он сразу приобрёл черты восковой куклы с тем же именем, виденной мною во сне. Не зная того, он стал существом, которое обретало жизнь благодаря моим ночным видениям.

Постепенно я поняла, что представляли собой "постоянные гости" отеля "Т.". Например, Тамао, родители которого несколькими днями раньше уехали в длительную заграничную командировку, поселился здесь на месяц, чтобы готовиться к вступительным экзаменам в университет, проводимым в начале марта. Остальные постояльцы были либо преподавателями колледжа, либо стажёрами различных фирм, снимающими комнату на одну–две недели. Старый корпус отеля не пользовался популярностью у обычных клиентов, поэтому цены на номера здесь были невысокими. Я же чувствовала в старом здании очарование минувшего, окутанное вуалью времени, вдыхала отдающий застоявшейся плесенью запах, и сквозь этот белесый аромат краски стен, потолка, ковров и утвари казались размытыми и приглушёнными. Такой это был отель, как будто специально созданный для меня. Ультрасовременный новый корпус, "призванный удовлетворять любым потребностям постояльцев", мне не подходил. Старую гостиницу строили, исходя из требований изысканного вкуса, но те люди давно умерли, и осталось одно лишь их восприятие красоты, обитающее призраком былого в стенах этого дома. Трудно было бы представить место более подходящее для моего досуга.

Когда я проснулась утром, впервые увидев во сне куклу, и ещё полудремала в кровати, то вдруг почувствовала холодную струю воздуха, проникавшего в жарко натопленную комнату. Я взглянула на окно и увидела, что край занавески слегка колышется. Видимо, с тех пор как старый корпус перестал пользоваться популярностью, занавески на окна здесь вешали только от случая к случаю. Те, что висели в моей комнате, были совсем старыми и скорее подходили для какой‑нибудь подсобки. Но в моих глазах они придавали помещению вид жилища некогда богатой, но теперь пришедшей в упадок семьи. Разрушение и увядание вообще кажутся мне красивыми.

Мне показалось странным шевеление занавески, я встала и отодвинула её. В высоком, разделённом на квадраты оконном стекле отсутствовала одна секция. Внимательно приглядевшись, я заметила, что застеклённые квадраты и пустой одинаково прозрачны. Наверное, прошли дни, а может, и недели с тех пор, как вылетело стекло, и никто не заметил. От этой детали гостиница стала мне ещё ближе. Как красиво — элегантное окно, разбитое и всеми забытое.

Первое, о чем я заговорила с Тамао, встретившись с ним у дверей лифта, было это окно. Ко мне в номер все никак не приходил стекольщик. Красота красотой, но в комнате невыносимо дуло, и я собиралась спуститься вниз, чтобы ещё раз попросить прислать мастера.