Дорога длиною в жизнь. Книга 1 - [59]

— Кто ж Вас за это осудит. А как Вы дослужились до генерала?

— Дело в том, что наша Служба — это та же самая армейская: ракеты, пусковые установки, радиолокаторы, средства связи, круглосуточные дежурства. Всё это требует военной дисциплины, и наши гражданские организации были преобразованы в военные. Был разработан устав, введена форма одежды, отменены профсоюзы. Все сотрудники получили различные воинские звания. Я, как глава Службы в Молдавии, получил звание генерал-лейтенанта. Так что я, — смеётся, — из младшего офицера запаса скакнул сразу в генералы.

— Леонид, — меняю я тему разговора. — Вам приходилось обманываться в людях?

— И неоднократно. Излишняя доверчивость всегда была моим недостатком. На меня и доносы писали. То утаиваю получаемые в университете деньги при уплате партийных взносов, то развёл семейственность (жена и брат работали в моей службе), то продал госимущества чуть ли не на миллион долларов. И комиссии присылали, и инвентаризации проводили. Выяснялось, что взносы я даже переплачивал, что брат и жена — высококвалифицированные специалисты и не находятся в прямом моём подчинении, что госимущество всё на своём месте. Но сколько это всё стоило нервов и горького разочарования в людях!

А вспомните 1991 год. Горбачёвский беспредел. Нашлись сотрудники, которые стали требовать выборности руководителя. Они собирались и обсуждали, как заставить меня пойти на это. Мол, руководи, как нам нравится, иначе не выберем. Может, надо было принять участие в их обсуждениях, объяснить им, что Служба не государство, а я не президент. Я этого не сделал.

Более того, нашлась группа специалистов, которая направила письмо в «Литературку». Помните, была такая толстая газета, публиковавшая острые материалы в перестроечное время. В письме говорилось о недостаточной эффективности наших работ. Конкретно меня не обвиняли, но кто же ещё может быть в этом виноват.

Из Москвы прислали комиссию, которая целую неделю разбиралась с жалобой. Беседовали со всеми жалобщиками. И они лепетали, что имеющийся состав специалистов в сменах работает очень тяжело, и надо увеличить штаты (а кто против?), что надо повысить оплату труда (конечно, надо), что необходимо выявлять причины пропуска града и думать о технологическом прогрессе (так это моя основная забота). Словом, гора родила мышь, хоть и маленькую, но противную.

— Дорогой Леонид, — мне захотелось выразить своё отношение к только что сказанному. — Ваша Служба была гражданской по сути и военной по содержанию. Чёткая субординация, беспрекословное подчинение старшему по званию. Вы впитали эти отношения с детства. У Вас даже был замполит, который должен был заботиться о нравственном здоровье сотрудников. И люди принимали это за данность, с которой надо жить, нравится она им или нет.

И вдруг перемены. Рушатся устои. Люди понимают, что можно открывать рот, не задумываясь о последствиях, что генерал Диневич должен считаться с их мнением и выполнять волю большинства, иначе не выберут. Вы можете сказать, что в науке и технике один может быть прав, а все остальные неправы, и это верно. В таких ситуациях всегда нужен компромисс. У меня сложилось впечатление, что компромисс — это не про Вас. Так?

— Не совсем. Компромисс хорош тогда, когда он помогает реализовать задуманное, и мне не раз приходилось на него идти. А если мешает или тормозит, то такой компромисс не для меня.

— У Вас было 15 экспериментальных баз и 3000 работников, в среднем, по 200 человек на базе. Огромное хозяйство. Во главе каждой базы Вами подобранный специалист, а это означает, что подстать Вам — грамотный, деловой, со своими взглядами и амбициями. Наступает момент, когда база для него становится тесной, но на пути уважаемый, заслуженный, сотворивший всю Службу, незаменимый… и на пути. Важно это почувствовать и найти ему, именно Вам найти, достойную работу вне Службы.

— Легко говорится. И почувствовать и найти очень непросто. Я не заметил, как накапливается у ряда специалистов энергия творческой неудовлетворённости. Ошибался, конечно, но как было, так было. Я очень сильно переживал по этому поводу.

В качестве оправдания могу добавить, что я безумно устал. Напомню про почти тридцать лет без выходных и отпусков, в постоянном напряжении, с ощущением огромной ответственности за всё, происходящее на Службе. Я мотался по республике, проводил многочисленные, иногда ночные совещания, вникал в проблемы строительства, а спал зачастую на заднем сидении в машине. При этом я оставался учёным, действующим на переднем крае науки в своей области.

Будете смеяться, но меня заботило даже то, чтобы на число молодых специалистов-юношей было примерно такое же число специалистов-девушек. Пусть влюбляются, женятся и остаются верными профессии. Я всегда был счастлив, что мы с Соней занимаемся одним делом и живём одними интересами.

Короче, я был не только строгим руководителям, но и заботливой папой-мамой. Вот только вовремя не осознал, что дети, повзрослев, должны покидать родительское гнездо.

— Вы упомянули про горбачёвский беспредел. Вам виделось что-то другое?

— Я не принял ни Горбачёва, ни Ельцина. Я видел в них разрушителей страны, предавших идею. Когда мне предложили на сессии Кишинёвского Совета во всеуслышание отказаться от членства в коммунистической партии, я категорически отверг это предложение. Да, нужен был капитальный ремонт системы, но «разрушать до основанья, а затем»…Никто и представить не мог, что будет затем. Я был убеждённым советским человеком.