Дорога длиной в сто лет - [21]

Пришло время учиться

Мне 6 лет. Родители решили, что мне пора учиться. В Добровеличковке была государственная двухклассная школа, ее называли Министерской. В этой школе надо было учиться не два года, а шесть, по три года в каждом классе. То есть, в каждом классе было по три годовых отделения. (Интересная деталь. О том, что в царской России были двухклассные школы, я знал кажется всю сознательную жизнь, но то, что это были серьезные школы с шестилетним обучением, а не двухлетним, я узнал только из этих записок). Министерскаяшкола находилась на окраине местечка, причем дорога к ней шла вдоль крутого оврага, который называли «провалом». Из-за ее отдаленности и близости «провала», еврейские родители своих детей в эту школу не отдавали. Учиться детям у частных учителей могли себе позволить только состоятельные родители. Для еврейских детей была еще одна трудность. Обучение у этих учителей было раздельным. Один из учителей обучал детей только на идиш, а другой только на русском языке.

И все же родители отдали меня учиться частным учителям.

Еврейский учитель оставил у меня после себя отрицательные воспоминания. Имя его я не запомнила, а за глаза его звали: «Дер шварцер меламед», то есть — «черный учитель». Черный потому, что он был черноволосым. За невыполненные задания он детей нещадно бил. Меня он не трогал, потому что моя мама заранее это обусловила, мотивируя моим малолетством. Кроме учительствования он был еще и парикмахером и, несмотря на эти две специальности, был бедняком.

Добрые воспоминания оставил после себя учитель русской школы Фишкин. Имя его я не запомнила, так как к нему обращались только как: «Господин учитель». Для занятий он арендовал у вдовы Бахмутской большую, светлую комнату с входом со стороны улицы. В классе стояли настоящие школьные парты, а для учителя стол. Учитель никогда не сидел за столом, а сидел на первой парте, чтобы видеть всех учеников, хотя в классе была полная тишина. Учитель требовал, чтобы все дети между собой говорили по-русски. За год учебы Фишкин научил меня приличному русскому языку и основам арифметики.

В Добровеличковке была государственная женская семинария, которая готовила учителей для начальных школ. (Опять же для меня открытие. Я был уверен до этого, что семинариями назывались только христианские учебные заведения). При семинарии быласпециальная образцовая детская школа, в которой семинаристки проходили учебную практику. У учащихся была серого цвета шерстяная форма. Однажды начальница семинарии, при закупке ткани для формы учащимся в магазине, где работал отец, обратилась к нему со следующим предложением: «По вашей рекомендации я могу принять в образцовую школу при семинарии пятерых детей самых нуждающихся родителей. В эти пятеро детей включите и свою дочь». Естественно речь шла о еврейских детях.

Вот имена этих пятерых счастливцев: Хромая Рахиль Фурман, дочь портного (впоследствии ее отец сделал для моей мамы доброе дело, не забыл моего папу); дочь вдовы Люба Нудельман, сирота Муня Косовский, дочь сапожника Хайка Волынская, у которой был перекошен рот и я. Этих несчастных четверых детей осчастливила начальница семинарии. Кроме Хайки Волынской все дети хорошо учились, но и Хайку из школы не отчислили. О дальнейшей судьбе этих четырех детей мне почти ничего не известно. Только я знаю, что Муня Косовский стал впоследствии хорошим врачом.

Нам с вами трудно себе представить, каким это было большим счастьем для еврейских родителей в черте оседлости, когда их дети стали учиться в бесплатной образцовой русской школе. Первое посещение школы пришлось на субботу, но никто из окружающих не осуждал Куцика за нарушение еврейских традиций, а только восхищались. Школьной формы у меня еще не было, и мама одела меня в самое лучшее выходное платье, а голову повязала белым платочком с кончиками спереди.

Началась нелегкая, но радостная учеба для меня — еврейской девочки. Курс был рассчитан на шесть лет — шесть отделений в двух классах. В классе было сорок учеников.

Несмотря на большую заслугу Фишкина, знание русского языка у меня было недостаточным. И все же знания, полученные у Фишкина, были существенными. Я уже умела читать, писать и у меня были кое-какие понятия о счете, в то время как большинство поступивших начали учебу с азбуки.

К моей огромной радости и радости мамы и папы после окончания первого отделения я получила награду — очень красивую книжку, в виде современного журнала на очень хорошей шелковистой бумаге с красочными рисунками. Повезло мне и с подругами. Со мной за одной партой сидела хорошая девочка Женя Николенко. Эта девочка хорошо училась и ее любили преподаватели. Она многое сделала для совершенствования моего знания русского языка.

О языке. Спустя очень короткое время я уже хорошо говорила и писала по-русски. Что значит детство. В эвакуации мы прожили четыре года в узбекском городе Коканд. Дети Леня и Геня свободно владели узбекским языком, а мы, взрослые, так этот язык и не освоили.

Женя происходила из интеллигентной семьи. Интересны наблюдения из жизни этой неполной интеллигентной (без мужа) семьи. Ее мама не работала и жили они на заработную плату старшей сестры Жени, работавшей телеграфисткой. Эта неполная семья из трех человек и с двумя собаками снимала одну большую комнату у маминой подруги Хайки Дашевской. Комната была разделена на две части ситцевой занавеской. Одна половина комнаты была предназначена под столовую, а вторая под спальню. Собаки были подстрижены под львов. У желтой собаки была кличка — Вуцька, а у черной — Пунька. Интересно, что собакам варили еду на кухне. Так что и в те времена к собакам некоторые люди относились очень уважительно.