Дорога через Сокольники - [4]
К о н я г и н а. Дайте ключ! (Направляется к двери в библиотеку.)
Н и к а д и м о в. Что вы хотите делать?
К о н я г и н а. Вам лучше помолчать!
Поворот ключа. Дверь в библиотеку заперта. Общий вздох облегчения.
В л а с о в. Что ж, в подобных обстоятельствах…
К о н я г и н а. Нам надо прийти в себя. Пока мы не найдем достойного объяснения этому факту, никто, кроме нас троих, ничего не должен знать. Ступайте, обдумайте, что делать дальше. Я посторожу, чтобы никто не вошел в библиотеку.
Н и к а д и м о в (хватается за голову). Мы совсем забыли про Вишнякова. По утрам он работает здесь, в библиотеке.
В л а с о в. Ну, раньше двенадцати этот шалопай не явится. Товарищ ведет себя возмутительно!
Н и к а д и м о в. Будьте снисходительны, Сергей Романович. Это все от молодости. В довершение ко всему, у него — несчастная любовь.
Власов и Никадимов поспешно удаляются. Конягина некоторое время расхаживает по комнате. Прислушивается к тому, что творится за дверью.
Входит В и ш н я к о в с потертым, набитым до отказа портфелем в руках.
К о н я г и н а. Добрый день! Ты куда идешь, Вишняков?
В и ш н я к о в. В библиотеку, Вероника Трофимовна.
К о н я г и н а. Постой!.. До чего ты дошел, Вишняков? Посмотри на себя… Молчишь? Это вместо того, чтобы подойти ко мне и прямо, как старшему товарищу, как женщине, сказать: у меня большое горе. Она меня не любит. Что делать?
В и ш н я к о в. А что делать?
К о н я г и н а. Стыдись! Ты кандидат наук…
В и ш н я к о в. Я кандидат. А что все-таки делать?
К о н я г и н а. Ты не имеешь права падать духом, Вишняков!
В и ш н я к о в. Я уже упал. Я уже лежу.
К о н я г и н а. Возьми себя в руки!
В и ш н я к о в. Что вы мне еще посоветуете?
К о н я г и н а. Я дам тебе адрес одного невропатолога. Лечит гипнозом.
В и ш н я к о в. Вы удивительная женщина. Откуда вдруг такая отзывчивость и такт?
К о н я г и н а. Не преувеличивай, не преувеличивай, Вишняков. Таких, как я, у нас миллионы!
В и ш н я к о в. Неужели так много? Ай-яй-яй!..
К о н я г и н а. Пойми, так переживать вредно!
В и ш н я к о в. Жить тоже вредно. От этого даже умирают.
К о н я г и н а. И я любила. Я же не умерла?
В и ш н я к о в. Вот это с вашей стороны нехорошо.
К о н я г и н а. Да разве я одна? Все как-то любят, и ничего!
Вишняков направляется в библиотеку.
Постой, куда ты? Идем потолкуем по душам…
В и ш н я к о в. Что за чудеса? С каких это пор меня здесь лелеют и баюкают? Какое сегодня число?
К о н я г и н а. Не задавай наивных вопросов. Идем!
В и ш н я к о в. Но мне надо туда!.. Я сегодня доклад делаю. Надо заглянуть в архивы.
К о н я г и н а. Доклад?.. Опять что-нибудь сенсационное?
В и ш н я к о в. Да, есть кое-что вопиющее. Вообще весь ваш Щеглов — клубок противоречий.
К о н я г и н а (поспешно). Клубок! Совершенно справедливо!.. И как бы остро ты ни выступал, ты не скажешь ничего острее того, что сейчас услышишь от меня. Пора открыть тебе глаза.
В и ш н я к о в (озадачен). Значит, вы согласны, что Щеглов — это клубок противоречий?
К о н я г и н а. Академик Щеглов — великий ученый. Никто до него не решал в биологии проблему живого и мертвого с такой остротой. Но, между нами говоря, он же был великим путаником. Что он оставил после себя? Десяток откровений…
В и ш н я к о в. Позвольте, а его так называемый «метод»?
К о н я г и н а. Метод? Ха-ха! Единственным методом у него была непрерывная ломка. Сколько героических усилий понадобилось нам, чтобы ввести эту разнузданную стихию в русло. Упорядочить. Расчистить. Воздвигнуть из этого хаоса противоречий стройную систему, которую можно рекомендовать, преподавать…
В и ш н я к о в (насмешливо). И выучить наизусть!
К о н я г и н а. Да, да! Щеглов фактически создан нами!
В и ш н я к о в. Вас послушать, Вероника Трофимовна, страшно становится.
К о н я г и н а. Тебе страшно? А каково было нам?
Вишняков поворачивается к библиотеке, Конягина снова его задерживает.
В дополнение ко всему, старик любил уступать другим лавры. Сотни раз, вскарабкавшись на очередную вершину и ощущая дрожь в коленях, я слышала от него: пускай теперь с этим разбираются мальчики, а мы пойдем дальше!.. И мальчики разбирались! Какие-то сытые мальчики получали ордена и звания, в то время как мы зимовали уже черт знает где. Проблема вирусов, химизм живой клетки, десятки лекарственных препаратов — все это рождалось на основе наших концепций. Мы оплодотворяли дюжину смежных наук, а сами пребывали в тени. Сколько раз я плакала кровавыми слезами! «Константин Иванович, — кричала я ему, — что вы делаете? Разве вы не видите, что плодами наших побед пользуются другие?»
В и ш н я к о в. Что же он?
К о н я г и н а. Хохотал! Ему, видишь ли, было смешно! Он, видишь ли, не знал, где в науке «мое» и «не мое». Он не знал! А каково было нам?.. Только после его смерти удалось как-то размежеваться. Ввести строгий учет. Взять в свои руки освоение накопленных сокровищ. И сразу все переменилось.
В и ш н я к о в. Переменилось?.. Вот именно, переменилось!.. (Наступает на нее.) Об этом-то я и хочу поговорить! Вы превратили сигматологию в нелетающий аэроплан! Нет, в царь-пушку!.. В ту самую пушку, около которой можно только фотографироваться, потому что ни для чего другого она не годится!..
![Польский театр Катастрофы](/storage/book-covers/98/98fc0165d53e73202d183f7b740aff7e44300dc5.jpg)
Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.
![Профили театра](/storage/book-covers/72/721afbfc59322c2fed44901a8fa76a10b3d2b886.jpg)
Под ред. А. Луначарского, предислов. А. Луначарского, примечания И. С. Туркельтаубназвания глав: "П. Орленев", " Ю. М. Юрьев", "В. Э. Мейерхольд", "Два критика"," В. И. Качалов", "Н. Ф. Монахов", "Еврейский театр", "А. И. Южин", "Театр Чехова".
![Играем реальную жизнь в Плейбек-театре](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
В книге описана форма импровизации, которая основана на историях об обычных и не совсем обычных событиях жизни, рассказанных во время перформанса снах, воспоминаниях, фантазиях, трагедиях, фарсах - мимолетных снимках жизни реальных людей. Эта книга написана для тех, кто участвует в работе Плейбек-театра, а также для тех, кто хотел бы больше узнать о нем, о его истории, методах и возможностях.
![Актерские тетради Иннокентия Смоктуновского](/storage/book-covers/90/90e3cc3bcc41c0d8766fdbcaaddad0bcd3a8cfe1.jpg)
Анализ рабочих тетрадей И.М.Смоктуновского дал автору книги уникальный шанс заглянуть в творческую лабораторию артиста, увидеть никому не показываемую работу "разминки" драматургического текста, понять круг ассоциаций, внутренние ходы, задачи и цели в той или иной сцене, посмотреть, как рождаются находки, как шаг за шагом создаются образы — Мышкина и царя Федора, Иванова и Головлева.Книга адресована как специалистам, так и всем интересующимся проблемами творчества и наследием великого актера.
![Закулисная хроника. 1856-1894](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.