Дорога через Сокольники - [4]
К о н я г и н а. Дайте ключ! (Направляется к двери в библиотеку.)
Н и к а д и м о в. Что вы хотите делать?
К о н я г и н а. Вам лучше помолчать!
Поворот ключа. Дверь в библиотеку заперта. Общий вздох облегчения.
В л а с о в. Что ж, в подобных обстоятельствах…
К о н я г и н а. Нам надо прийти в себя. Пока мы не найдем достойного объяснения этому факту, никто, кроме нас троих, ничего не должен знать. Ступайте, обдумайте, что делать дальше. Я посторожу, чтобы никто не вошел в библиотеку.
Н и к а д и м о в (хватается за голову). Мы совсем забыли про Вишнякова. По утрам он работает здесь, в библиотеке.
В л а с о в. Ну, раньше двенадцати этот шалопай не явится. Товарищ ведет себя возмутительно!
Н и к а д и м о в. Будьте снисходительны, Сергей Романович. Это все от молодости. В довершение ко всему, у него — несчастная любовь.
Власов и Никадимов поспешно удаляются. Конягина некоторое время расхаживает по комнате. Прислушивается к тому, что творится за дверью.
Входит В и ш н я к о в с потертым, набитым до отказа портфелем в руках.
К о н я г и н а. Добрый день! Ты куда идешь, Вишняков?
В и ш н я к о в. В библиотеку, Вероника Трофимовна.
К о н я г и н а. Постой!.. До чего ты дошел, Вишняков? Посмотри на себя… Молчишь? Это вместо того, чтобы подойти ко мне и прямо, как старшему товарищу, как женщине, сказать: у меня большое горе. Она меня не любит. Что делать?
В и ш н я к о в. А что делать?
К о н я г и н а. Стыдись! Ты кандидат наук…
В и ш н я к о в. Я кандидат. А что все-таки делать?
К о н я г и н а. Ты не имеешь права падать духом, Вишняков!
В и ш н я к о в. Я уже упал. Я уже лежу.
К о н я г и н а. Возьми себя в руки!
В и ш н я к о в. Что вы мне еще посоветуете?
К о н я г и н а. Я дам тебе адрес одного невропатолога. Лечит гипнозом.
В и ш н я к о в. Вы удивительная женщина. Откуда вдруг такая отзывчивость и такт?
К о н я г и н а. Не преувеличивай, не преувеличивай, Вишняков. Таких, как я, у нас миллионы!
В и ш н я к о в. Неужели так много? Ай-яй-яй!..
К о н я г и н а. Пойми, так переживать вредно!
В и ш н я к о в. Жить тоже вредно. От этого даже умирают.
К о н я г и н а. И я любила. Я же не умерла?
В и ш н я к о в. Вот это с вашей стороны нехорошо.
К о н я г и н а. Да разве я одна? Все как-то любят, и ничего!
Вишняков направляется в библиотеку.
Постой, куда ты? Идем потолкуем по душам…
В и ш н я к о в. Что за чудеса? С каких это пор меня здесь лелеют и баюкают? Какое сегодня число?
К о н я г и н а. Не задавай наивных вопросов. Идем!
В и ш н я к о в. Но мне надо туда!.. Я сегодня доклад делаю. Надо заглянуть в архивы.
К о н я г и н а. Доклад?.. Опять что-нибудь сенсационное?
В и ш н я к о в. Да, есть кое-что вопиющее. Вообще весь ваш Щеглов — клубок противоречий.
К о н я г и н а (поспешно). Клубок! Совершенно справедливо!.. И как бы остро ты ни выступал, ты не скажешь ничего острее того, что сейчас услышишь от меня. Пора открыть тебе глаза.
В и ш н я к о в (озадачен). Значит, вы согласны, что Щеглов — это клубок противоречий?
К о н я г и н а. Академик Щеглов — великий ученый. Никто до него не решал в биологии проблему живого и мертвого с такой остротой. Но, между нами говоря, он же был великим путаником. Что он оставил после себя? Десяток откровений…
В и ш н я к о в. Позвольте, а его так называемый «метод»?
К о н я г и н а. Метод? Ха-ха! Единственным методом у него была непрерывная ломка. Сколько героических усилий понадобилось нам, чтобы ввести эту разнузданную стихию в русло. Упорядочить. Расчистить. Воздвигнуть из этого хаоса противоречий стройную систему, которую можно рекомендовать, преподавать…
В и ш н я к о в (насмешливо). И выучить наизусть!
К о н я г и н а. Да, да! Щеглов фактически создан нами!
В и ш н я к о в. Вас послушать, Вероника Трофимовна, страшно становится.
К о н я г и н а. Тебе страшно? А каково было нам?
Вишняков поворачивается к библиотеке, Конягина снова его задерживает.
В дополнение ко всему, старик любил уступать другим лавры. Сотни раз, вскарабкавшись на очередную вершину и ощущая дрожь в коленях, я слышала от него: пускай теперь с этим разбираются мальчики, а мы пойдем дальше!.. И мальчики разбирались! Какие-то сытые мальчики получали ордена и звания, в то время как мы зимовали уже черт знает где. Проблема вирусов, химизм живой клетки, десятки лекарственных препаратов — все это рождалось на основе наших концепций. Мы оплодотворяли дюжину смежных наук, а сами пребывали в тени. Сколько раз я плакала кровавыми слезами! «Константин Иванович, — кричала я ему, — что вы делаете? Разве вы не видите, что плодами наших побед пользуются другие?»
В и ш н я к о в. Что же он?
К о н я г и н а. Хохотал! Ему, видишь ли, было смешно! Он, видишь ли, не знал, где в науке «мое» и «не мое». Он не знал! А каково было нам?.. Только после его смерти удалось как-то размежеваться. Ввести строгий учет. Взять в свои руки освоение накопленных сокровищ. И сразу все переменилось.
В и ш н я к о в. Переменилось?.. Вот именно, переменилось!.. (Наступает на нее.) Об этом-то я и хочу поговорить! Вы превратили сигматологию в нелетающий аэроплан! Нет, в царь-пушку!.. В ту самую пушку, около которой можно только фотографироваться, потому что ни для чего другого она не годится!..
Книга двоюродной сестры Владимира Высоцкого, Ирэны Алексеевны Высоцкой посвящена становлению поэта и артиста, кумира нескольких поколений, истории его семьи, друзьям и недругам, любви и предательству, удачам и разочарованиям. В книгу вошли около 200 уникальных фотографий и документов, почти все они публикуются впервые. В ней множество неизвестных эпизодов из детства Высоцкого, позволяющие понять истоки формирования его личности, характера и творчества. Книга будет интересна как давним поклонникам Высоцкого, так и всем интересующимся творчеством поэта, барда и актера.
Книга В. М. Красовской посвящена великой русской танцовщице Анне Павловой. Эта книга — не биографический очерк, а своего рода эскизы к творческому портрету балерины, прославившей русское искусство во всем мире. Она написана как литературный сценарий, где средствами монтажа отдельных выразительных «кадров» воссоздается облик Павловой, ее внутренний мир, ее путь в искусстве, а также и та художественная среда, в которой формировалась индивидуальность танцовщицы.
Под ред. А. Луначарского, предислов. А. Луначарского, примечания И. С. Туркельтаубназвания глав: "П. Орленев", " Ю. М. Юрьев", "В. Э. Мейерхольд", "Два критика"," В. И. Качалов", "Н. Ф. Монахов", "Еврейский театр", "А. И. Южин", "Театр Чехова".
Эта книга о Леопольде Антоновиче Сулержицком (1872–1916) — общественном и театральном деятеле, режиссере, который больше известен как помощник К. С. Станиславского по преподаванию и популяризации его системы. Он был близок с Л. Н. Толстым, А. П. Чеховым, М. Горьким, со многими актерами и деятелями театра.Не имеющий театрального образования, «Сулер», как его все называли, отдал свою жизнь театру, осуществляя находки Станиславского и соотнося их с возможностями актеров и каждого спектакля. Он один из организаторов и руководителей 1-й Студии Московского Художественного театра.Издание рассчитано на широкий круг читателей, интересующихся историей театра.
В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.
Книга В.Носовой — жизнеописание замечательных русских танцовщиц Анны Павловой и Екатерины Гельцер. Представительницы двух хореографических школ (петербургской и московской), они удачно дополняют друг друга. Анна Павлова и Екатерина Гельцер — это и две артистические и человеческие судьбы.