Дорога через Сокольники - [2]
Н и к а д и м о в. «Открывается дверь!»…
В л а с о в (глухо). Попрошу оставить меня одного. Никадим Никадимович, если вас не затруднит, пришлите мне стакан кипяченой воды…
Удивленные Конягина и Никадимов выходят. Власов приближается к бюсту Щеглова, пристально всматривается в него, касается пальцами бронзовых губ. Бюст холоден, надменен, неподвижен.
(Вздох облегчения.) Какой вздор!
Поворачивается и видит перед собой живого Щ е г л о в а. Это старик лет семидесяти пяти — борода, трость.
Что это? Вы?..
Щ е г л о в. Я!
В л а с о в. Живой?
Щ е г л о в. Здравствуйте, Сережа!
В л а с о в (сражен). Не может быть!.. Как мне отнестись к этому?
Щ е г л о в (мягко). Как подобает мудрецу, то есть как можно проще. Примите любое толкование, и перейдем к делу.
В л а с о в. Не могу!
Щ е г л о в. Не ожидали?
В л а с о в. Я?.. Что?.. Нет! То есть да!..
Щ е г л о в (ласково берет его за плечи). Возьмите же себя в руки. Призовите на помощь юмор.
В л а с о в. Юмор?.. (Нервно.) Ха-ха-ха!
Щ е г л о в (легкая досада). Полноте! Неужели истерика испортит нам радость встречи?
В л а с о в (едва слышно). Константин Иванович, дорогой. Что же вы делаете? У меня же печень пошаливает. Мне нельзя нервничать…
Щ е г л о в. И не надо, не надо, голубчик!
Обнялись.
Я изнываю от нетерпения. Как вы тут без меня?.. Почему здесь так тихо? (Замечает свой бронзовый бюст, рассматривает его с вежливым интересом.) Эта штука великовата для комнаты? Вы не находите? (Подходит к одному из стендов.) Что здесь?
В л а с о в. Изложение вашей теории «защитных функций». Для учебников. Это канонический текст.
Щ е г л о в (деликатно). Красиво! Покажите же мне, что сделано за эти годы?
В л а с о в. Может быть, заглянете в библиотеку?
Щ е г л о в. Зачем?
В л а с о в. Новейшие издания…
Щ е г л о в. Я не хотел бы начинать с книжной полки. Но если вы настаиваете…
В л а с о в. Сюда. Прошу вас!
Щ е г л о в (обводит взглядом салон). Как странно вы распорядились помещением. (Скрывается за дверью библиотеки.)
Власов остается один. Он в полном изнеможении.
В л а с о в. Что это было? Я сплю?.. (Некоторое время он пытается осмыслить все, что с ним произошло. Но потрясение слишком велико. Проверяет пульс.) Надо принимать меры! (Звонит по телефону.) Вероника Трофимовна, прошу срочно ко мне! Захватите профессора Никадимова. (Дрожащими руками капает в стакан лекарство.)
Входят К о н я г и н а и Н и к а д и м о в.
Я пригласил вас, товарищи, чтобы сделать некоторые распоряжения. Вам, Никадим Никадимович, придется заменить меня в институте. На Веронику Трофимовну ложатся юбилейные дела. Все документы в папках. Здесь ключи от сейфа и печати. Я заболел. Досадно, что именно в такой день…
К о н я г и н а. Что с тобой?
В л а с о в. Ничего особенного. Очевидно, переутомление. Галлюцинации. Только что я видел академика Щеглова и разговаривал с ним.
Н и к а д и м о в (опасливо поднимается с места). Успокойтесь, Сергей Романович!
В л а с о в. Я совершенно спокоен. Если мне суждено сойти с ума, я хотел бы не терять при этом мужества и ясной памяти.
К о н я г и н а. Ты видел Щеглова?
В л а с о в. Так же отчетливо, как тебя!
К о н я г и н а. Где же он сейчас?
В л а с о в. В библиотеке.
Конягина заглядывает в библиотеку.
К о н я г и н а (ужаснулась). Но он там!..
Н и к а д и м о в (заглядывает в дверь). Да, это он! Читает книгу.
В л а с о в. Он там?.. (Отодвигает стакан с лекарством.) Значит, я не сошел с ума? Это меняет дело… Хотя и не облегчает положения. (Энергично трет себе виски.) Минуточку, товарищи! Давайте сосредоточимся и спокойно посмотрим в лицо фактам. Итак: между одиннадцатью и двенадцатью часами по московскому времени в Мемориальном музее академика Щеглова произошло нечто немыслимое, непостижимое, фантастическое… Нет! Логичнее все-таки предположить, что я — сумасшедший, а вы оба — жертвы самовнушения!
К о н я г и н а. Вот до чего доводит игра воображения!
Н и к а д и м о в. При чем тут игра воображения?
В л а с о в. Дело прошлое, Никадим Никадимович, но вы действительно несли тут несусветную чушь с этой дверью, которая вдруг открывается… Жалею, что не пресек этого с самого начала.
Н и к а д и м о в. Уверяю вас, это какое-то недоразумение, которое сейчас рассеется само собой. Идемте, я докажу вам!
Направляется к двери в библиотеку. Из библиотеки навстречу ему выходит Щ е г л о в.
Щ е г л о в (оживленно). Уважаемая Вероника Трофимовна? Ну-ка, покажитесь!.. Вы стали еще красивее. Здравствуйте, Никадим Никадимович! (Шутливо.) Когда это вы ухитрились так похудеть? Я всегда говорил: ничто так не изнуряет, как хороший аппетит. Рад вас видеть.
Никадимов делает несколько решительных шагов навстречу Щеглову, всматривается в его лицо и впадает в полную прострацию.
Н и к а д и м о в. Га-га-га!..
Щ е г л о в. Что вы сказали? Я не расслышал…
Н и к а д и м о в. Га-га!..
Щ е г л о в. Это я уже уловил. А дальше?
Н и к а д и м о в. Га!..
Щ е г л о в (великодушно и ласково). Так и быть, погогочите! У каждого своя защитная реакция против шоковых впечатлений. Не стесняйтесь. Ну, еще раз: «Га-га-га»!
Никадимов делает шаг назад и, наткнувшись на Конягину, падает в обморок. Конягина его подхватывает.
Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.
Под ред. А. Луначарского, предислов. А. Луначарского, примечания И. С. Туркельтаубназвания глав: "П. Орленев", " Ю. М. Юрьев", "В. Э. Мейерхольд", "Два критика"," В. И. Качалов", "Н. Ф. Монахов", "Еврейский театр", "А. И. Южин", "Театр Чехова".
В книге описана форма импровизации, которая основана на историях об обычных и не совсем обычных событиях жизни, рассказанных во время перформанса снах, воспоминаниях, фантазиях, трагедиях, фарсах - мимолетных снимках жизни реальных людей. Эта книга написана для тех, кто участвует в работе Плейбек-театра, а также для тех, кто хотел бы больше узнать о нем, о его истории, методах и возможностях.
Анализ рабочих тетрадей И.М.Смоктуновского дал автору книги уникальный шанс заглянуть в творческую лабораторию артиста, увидеть никому не показываемую работу "разминки" драматургического текста, понять круг ассоциаций, внутренние ходы, задачи и цели в той или иной сцене, посмотреть, как рождаются находки, как шаг за шагом создаются образы — Мышкина и царя Федора, Иванова и Головлева.Книга адресована как специалистам, так и всем интересующимся проблемами творчества и наследием великого актера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.