Дорога через Сокольники - [3]
Вот тебе и раз!
В л а с о в (трет Никадимову виски). Успокойтесь, успокойтесь… (Все более слабеющим голосом.) Успокойтесь, успоко…
В свою очередь теряет сознание и повисает на Конягиной, которая мужественно поддерживает обоих мужчин.
Щ е г л о в. И этот тоже? Ай-яй-яй! Нашли время падать в обморок. Хоть вы-то, Вероника Трофимовна, держитесь. Не подводите меня.
К о н я г и н а (неожиданной фистулой). Гражданин, не хулиганьте! Сгиньте, гражданин!
Щ е г л о в. Что значит «сгиньте»? (Убедительно.) Умная женщина, а говорит бог знает что, право!
Никадимов и Власов открывают глаза.
Ну вот, мужчины очнулись. Богатыри.
Н и к а д и м о в (томным голосом). Кого я вижу? Ущипните меня! Еще! Не помогает… Какое счастье!.. Константин Иванович, не притворяйтесь. Ведь это не вы. Ну скажите, это не вы?.. А если это не вы, почему вы так похожи на себя?
Щ е г л о в (Конягиной). Видите, уже рассуждает. Значит, все обошлось. Садитесь и поговорим наконец спокойно. Прежде всего, друзья мои, я ослеплен вашей библиотекой. Десятки изданий, сотни томов!.. Какое великолепие! Я вижу, здесь не теряли времени даром.
В л а с о в. Пустяки. Вы не видели самого главного.
Щ е г л о в. Ах, так? Молодцы! Ведите же меня скорее в лабораторию!
Н и к а д и м о в. Но старой лаборатории фактически нет. Здесь теперь музей.
Щ е г л о в. Музей? Странная мысль. (Власову.) Вы стали смотрителем музея?
В л а с о в. Не просто музея, а Мемориального музея вашего имени.
Щ е г л о в. Как плохо вы распорядились помещением!
В л а с о в. Если бы вы могли взглянуть на это с высоты минувших двадцати пяти лет, вы бы не удивлялись.
Щ е г л о в. Но что делать ученым в музее?
В л а с о в. Музей есть музей. Биографические материалы, реликвии…
Щ е г л о в. Вот почему здесь так тихо.
В л а с о в. Я сам бываю здесь редко. Все время отнимает институт.
Щ е г л о в. Значит, институт существует?
В л а с о в. Разумеется! В масштабах нашей отрасли — это почти академия!
Щ е г л о в (восхищен). Великолепно! Воображаю, как это интересно. Кто во главе?
В л а с о в. Доктор Конягина, профессор Никадимов и я.
Щ е г л о в. А кто в редакционном совете?
В л а с о в. Профессор Никадимов, я и доктор Конягина.
Щ е г л о в. Что делают остальные? Бездельничают?
В л а с о в. Остальные?
Щ е г л о в. Профессор Танеев, например?
К о н я г и н а. Танеев оказался путаником. Десять лет назад мы сняли его с кафедры и разгромили всю его группу.
Щ е г л о в. А что он перепутал?
К о н я г и н а. Разве вы не помните? Он однажды назвал ваше толкование «принципа четности» вздорным.
Щ е г л о в. Не помню. Может быть, оно действительно было вздорным?
К о н я г и н а. Вы осмеливаетесь?.. (Спохватилась.) Простите, о себе?
Щ е г л о в. Осмеливаюсь. Вы меня тоже снимете с кафедры?.. Чего же вы ждете? Ведите меня в институт!
В л а с о в (поспешно). Может быть, закончим раньше с музеем?.. Если бы вы согласились подождать еще немного, мы прислали бы вам наше последнее издание — энциклопедию. Прошу вас!..
Щ е г л о в. Энциклопедия? Очень любопытно. Тащите же ее сюда! (Скрывается в библиотеке.)
Власов, Конягина и Никадимов, растерянные и подавленные, остаются в салоне.
В л а с о в. Вы убедились?
К о н я г и н а. Дело плохо!
В л а с о в. Как объяснить людям? Какое впечатление произведет это на молодежь?
К о н я г и н а. А юбилейные издания? Два тома воспоминаний подписаны в печать только вчера. Куда их теперь?
Н и к а д и м о в. Но он, кажется, всем доволен. Ему все нравится.
В л а с о в. Еще бы!
К о н я г и н а. Надо было прямо спросить его: откуда он взялся?
В л а с о в. Как-то неловко было спрашивать при первой же встрече — человек он или плод воображения.
Н и к а д и м о в. Надо сообщить в Академию наук! В газеты! И вообще по инстанциям!
В л а с о в. Сообщить? Что сообщить?.. Если мы сами еще не знаем, как это называется?..
Н и к а д и м о в. Что вы так смотрите на меня? Я не факир, способный вызывать духов!
В л а с о в. Мы еще вернемся к вашей роли во всей этой некрасивой истории, Никадим Никадимович!
Н и к а д и м о в (струхнул). Я не хотел, честное слово! Ну, признаю, допустил ошибку. Я не знал раньше за собой ничего подобного.
К о н я г и н а. Все вы знали! Вы сами говорили, что с вами всегда что-нибудь случается.
Н и к а д и м о в. Это не я говорил, а студенты! После Павлова и Сеченова я на первом месте в мире по количеству анекдотов, которые обо мне рассказывают.
К о н я г и н а. Это не оправдание!
В л а с о в. Факт возмутительный!
Н и к а д и м о в. Но этого просто не может быть!
В л а с о в. Эту фразу я уже повторил про себя сто раз. Можете и дальше повторять ее, как заклинание.
Н и к а д и м о в. Вы сами говорили — галлюцинация!
В л а с о в. Да, но я не слышал, чтобы кто-нибудь устраивал общественные просмотры своих галлюцинаций.
Из библиотеки доносится кашель Щеглова и нетерпеливое: «Я жду!» В вестибюле слышны голоса. Тревога нарастает.
Н и к а д и м о в. Сюда могут войти…
В л а с о в. Надо что-то предпринять!..
Конягина, Власов и Никадимов переглядываются. «Идея ключа» носится в воздухе, но никто из троих не решается ее первый высказать. Наконец Конягина решительно поворачивается к Власову.
Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.
Под ред. А. Луначарского, предислов. А. Луначарского, примечания И. С. Туркельтаубназвания глав: "П. Орленев", " Ю. М. Юрьев", "В. Э. Мейерхольд", "Два критика"," В. И. Качалов", "Н. Ф. Монахов", "Еврейский театр", "А. И. Южин", "Театр Чехова".
В книге описана форма импровизации, которая основана на историях об обычных и не совсем обычных событиях жизни, рассказанных во время перформанса снах, воспоминаниях, фантазиях, трагедиях, фарсах - мимолетных снимках жизни реальных людей. Эта книга написана для тех, кто участвует в работе Плейбек-театра, а также для тех, кто хотел бы больше узнать о нем, о его истории, методах и возможностях.
Анализ рабочих тетрадей И.М.Смоктуновского дал автору книги уникальный шанс заглянуть в творческую лабораторию артиста, увидеть никому не показываемую работу "разминки" драматургического текста, понять круг ассоциаций, внутренние ходы, задачи и цели в той или иной сцене, посмотреть, как рождаются находки, как шаг за шагом создаются образы — Мышкина и царя Федора, Иванова и Головлева.Книга адресована как специалистам, так и всем интересующимся проблемами творчества и наследием великого актера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.