Дорога через Сокольники - [3]
Вот тебе и раз!
В л а с о в (трет Никадимову виски). Успокойтесь, успокойтесь… (Все более слабеющим голосом.) Успокойтесь, успоко…
В свою очередь теряет сознание и повисает на Конягиной, которая мужественно поддерживает обоих мужчин.
Щ е г л о в. И этот тоже? Ай-яй-яй! Нашли время падать в обморок. Хоть вы-то, Вероника Трофимовна, держитесь. Не подводите меня.
К о н я г и н а (неожиданной фистулой). Гражданин, не хулиганьте! Сгиньте, гражданин!
Щ е г л о в. Что значит «сгиньте»? (Убедительно.) Умная женщина, а говорит бог знает что, право!
Никадимов и Власов открывают глаза.
Ну вот, мужчины очнулись. Богатыри.
Н и к а д и м о в (томным голосом). Кого я вижу? Ущипните меня! Еще! Не помогает… Какое счастье!.. Константин Иванович, не притворяйтесь. Ведь это не вы. Ну скажите, это не вы?.. А если это не вы, почему вы так похожи на себя?
Щ е г л о в (Конягиной). Видите, уже рассуждает. Значит, все обошлось. Садитесь и поговорим наконец спокойно. Прежде всего, друзья мои, я ослеплен вашей библиотекой. Десятки изданий, сотни томов!.. Какое великолепие! Я вижу, здесь не теряли времени даром.
В л а с о в. Пустяки. Вы не видели самого главного.
Щ е г л о в. Ах, так? Молодцы! Ведите же меня скорее в лабораторию!
Н и к а д и м о в. Но старой лаборатории фактически нет. Здесь теперь музей.
Щ е г л о в. Музей? Странная мысль. (Власову.) Вы стали смотрителем музея?
В л а с о в. Не просто музея, а Мемориального музея вашего имени.
Щ е г л о в. Как плохо вы распорядились помещением!
В л а с о в. Если бы вы могли взглянуть на это с высоты минувших двадцати пяти лет, вы бы не удивлялись.
Щ е г л о в. Но что делать ученым в музее?
В л а с о в. Музей есть музей. Биографические материалы, реликвии…
Щ е г л о в. Вот почему здесь так тихо.
В л а с о в. Я сам бываю здесь редко. Все время отнимает институт.
Щ е г л о в. Значит, институт существует?
В л а с о в. Разумеется! В масштабах нашей отрасли — это почти академия!
Щ е г л о в (восхищен). Великолепно! Воображаю, как это интересно. Кто во главе?
В л а с о в. Доктор Конягина, профессор Никадимов и я.
Щ е г л о в. А кто в редакционном совете?
В л а с о в. Профессор Никадимов, я и доктор Конягина.
Щ е г л о в. Что делают остальные? Бездельничают?
В л а с о в. Остальные?
Щ е г л о в. Профессор Танеев, например?
К о н я г и н а. Танеев оказался путаником. Десять лет назад мы сняли его с кафедры и разгромили всю его группу.
Щ е г л о в. А что он перепутал?
К о н я г и н а. Разве вы не помните? Он однажды назвал ваше толкование «принципа четности» вздорным.
Щ е г л о в. Не помню. Может быть, оно действительно было вздорным?
К о н я г и н а. Вы осмеливаетесь?.. (Спохватилась.) Простите, о себе?
Щ е г л о в. Осмеливаюсь. Вы меня тоже снимете с кафедры?.. Чего же вы ждете? Ведите меня в институт!
В л а с о в (поспешно). Может быть, закончим раньше с музеем?.. Если бы вы согласились подождать еще немного, мы прислали бы вам наше последнее издание — энциклопедию. Прошу вас!..
Щ е г л о в. Энциклопедия? Очень любопытно. Тащите же ее сюда! (Скрывается в библиотеке.)
Власов, Конягина и Никадимов, растерянные и подавленные, остаются в салоне.
В л а с о в. Вы убедились?
К о н я г и н а. Дело плохо!
В л а с о в. Как объяснить людям? Какое впечатление произведет это на молодежь?
К о н я г и н а. А юбилейные издания? Два тома воспоминаний подписаны в печать только вчера. Куда их теперь?
Н и к а д и м о в. Но он, кажется, всем доволен. Ему все нравится.
В л а с о в. Еще бы!
К о н я г и н а. Надо было прямо спросить его: откуда он взялся?
В л а с о в. Как-то неловко было спрашивать при первой же встрече — человек он или плод воображения.
Н и к а д и м о в. Надо сообщить в Академию наук! В газеты! И вообще по инстанциям!
В л а с о в. Сообщить? Что сообщить?.. Если мы сами еще не знаем, как это называется?..
Н и к а д и м о в. Что вы так смотрите на меня? Я не факир, способный вызывать духов!
В л а с о в. Мы еще вернемся к вашей роли во всей этой некрасивой истории, Никадим Никадимович!
Н и к а д и м о в (струхнул). Я не хотел, честное слово! Ну, признаю, допустил ошибку. Я не знал раньше за собой ничего подобного.
К о н я г и н а. Все вы знали! Вы сами говорили, что с вами всегда что-нибудь случается.
Н и к а д и м о в. Это не я говорил, а студенты! После Павлова и Сеченова я на первом месте в мире по количеству анекдотов, которые обо мне рассказывают.
К о н я г и н а. Это не оправдание!
В л а с о в. Факт возмутительный!
Н и к а д и м о в. Но этого просто не может быть!
В л а с о в. Эту фразу я уже повторил про себя сто раз. Можете и дальше повторять ее, как заклинание.
Н и к а д и м о в. Вы сами говорили — галлюцинация!
В л а с о в. Да, но я не слышал, чтобы кто-нибудь устраивал общественные просмотры своих галлюцинаций.
Из библиотеки доносится кашель Щеглова и нетерпеливое: «Я жду!» В вестибюле слышны голоса. Тревога нарастает.
Н и к а д и м о в. Сюда могут войти…
В л а с о в. Надо что-то предпринять!..
Конягина, Власов и Никадимов переглядываются. «Идея ключа» носится в воздухе, но никто из троих не решается ее первый высказать. Наконец Конягина решительно поворачивается к Власову.
Книга двоюродной сестры Владимира Высоцкого, Ирэны Алексеевны Высоцкой посвящена становлению поэта и артиста, кумира нескольких поколений, истории его семьи, друзьям и недругам, любви и предательству, удачам и разочарованиям. В книгу вошли около 200 уникальных фотографий и документов, почти все они публикуются впервые. В ней множество неизвестных эпизодов из детства Высоцкого, позволяющие понять истоки формирования его личности, характера и творчества. Книга будет интересна как давним поклонникам Высоцкого, так и всем интересующимся творчеством поэта, барда и актера.
Книга В. М. Красовской посвящена великой русской танцовщице Анне Павловой. Эта книга — не биографический очерк, а своего рода эскизы к творческому портрету балерины, прославившей русское искусство во всем мире. Она написана как литературный сценарий, где средствами монтажа отдельных выразительных «кадров» воссоздается облик Павловой, ее внутренний мир, ее путь в искусстве, а также и та художественная среда, в которой формировалась индивидуальность танцовщицы.
Под ред. А. Луначарского, предислов. А. Луначарского, примечания И. С. Туркельтаубназвания глав: "П. Орленев", " Ю. М. Юрьев", "В. Э. Мейерхольд", "Два критика"," В. И. Качалов", "Н. Ф. Монахов", "Еврейский театр", "А. И. Южин", "Театр Чехова".
Эта книга о Леопольде Антоновиче Сулержицком (1872–1916) — общественном и театральном деятеле, режиссере, который больше известен как помощник К. С. Станиславского по преподаванию и популяризации его системы. Он был близок с Л. Н. Толстым, А. П. Чеховым, М. Горьким, со многими актерами и деятелями театра.Не имеющий театрального образования, «Сулер», как его все называли, отдал свою жизнь театру, осуществляя находки Станиславского и соотнося их с возможностями актеров и каждого спектакля. Он один из организаторов и руководителей 1-й Студии Московского Художественного театра.Издание рассчитано на широкий круг читателей, интересующихся историей театра.
В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.
Книга В.Носовой — жизнеописание замечательных русских танцовщиц Анны Павловой и Екатерины Гельцер. Представительницы двух хореографических школ (петербургской и московской), они удачно дополняют друг друга. Анна Павлова и Екатерина Гельцер — это и две артистические и человеческие судьбы.