Дорога через Сокольники - [21]

Шрифт
Интервал

Какое прекрасное лицо! Какое величие!.. Лоб мыслителя. И отцовские руки. (Плачет.) Теперь я снова могу любить его и восхищаться им. (Быстро прячет тело Щеглова за тяжелой красной портьерой.) Как только стемнеет, вынесу его в сад. Там за оранжереями — прекрасный сухой колодец. Много цветов. Он любил цветы. Приятное место… Заверну его в портьеру и вынесу. Он легкий… Нет, лучше в скатерть, она с бахромой. Заверну его в скатерть и — конец! (Аккуратно отряхивает руки, вытирает слезы.) Какой тяжелый кошмар миновал… Придет же такое в голову. Неприятно, что этот скандал вышел за стены музея. Это может бросить тень на имя академика Щеглова.


Резкий стук в наружную дверь.


Г о л о с  В и ш н я к о в а. Откройте!


Власов открывает дверь.

Входят  А н н а  М а т в е е в н а, Л и д а, В и ш н я к о в  с портфелем, набитым книгами.


В и ш н я к о в. Где он?

В л а с о в (сохраняя самообладание). Кто он?

В и ш н я к о в. Где академик Щеглов?

В л а с о в. Вы не в своем уме, Николай Васильевич? Академик Щеглов мертв вот уже двадцать пять лет.

В и ш н я к о в. Неправда! Я не верю вам.

А н н а  М а т в е е в н а. Опять исчез? Я так и знала. Но у меня, наконец, тоже есть самолюбие! Я долго терпела. Хватит! Я потребую развода. Я обращусь в Верховный совет всея Руси! (Уходит.)

В и ш н я к о в. Куда вы его спрятали?

В л а с о в. Мы все стали жертвами какого-то дикого наваждения. Теперь все прошло. Дорогой учитель навсегда останется в нашей памяти великим и ясным…

Л и д а. Но я не хочу великого и ясного. Я хочу живого! Он нужен мне живой, понимаешь?.. Где он?

В л а с о в. Его не было. Его не могло быть!

В и ш н я к о в. Не плачьте, Лида, мы найдем его! Он всегда будет с нами…

В л а с о в (твердо). Этот молодой человек говорит вздор! Я, кажется, слишком долго закрывал глаза на его выходки. В научном учреждении не может быть места людям морально нечистоплотным и одержимым бредовыми фантазиями!

Л и д а. Коля, идемте отсюда! Куда хотите, только подальше!

В л а с о в. Лида, я запрещаю!.. Куда ты?


Вишняков и Лида уходят.


(Нервно потирает руки.) Ничего. Все образуется. Время, время… Главное, его больше нет. (Поднимает упавший стул, ставит его на место.) Как хорошо. Тихо… Что это?..


Слышен тихий смех. Власов цепенеет.


Опять вы?..

Щ е г л о в. Если уж вы поверили, что я мог воскреснуть, то поверьте и тому, что меня нельзя убить дважды.


Власов в глубоком смятении смотрит прямо перед собой. Он не смотрит на Щеглова, он слышит только его голос. Для Власова все это — только мысли вслух, разговор с самим собой.


В л а с о в. Подтвердите же кто-нибудь, что это только тягостный кошмар, бред!

Щ е г л о в. Что значит «подтвердите»?.. Эх, Сережа, Сережа, даже бредите вы как-то опасливо и деловито. Может быть, свои кошмары вы тоже заверяете в домоуправлении?

В л а с о в. Я должен знать, наконец, живой вы или мертвый?

Щ е г л о в. Зачем? Если вы не знаете главного, что отличает живое от мертвого, вы все равно ничего не поймете!.. Живое и мертвое! Мой конек. До него ли вам, если вы до сих пор не научились отличать траву от крашеной мочалки?

В л а с о в (шепотом). Он здесь! Что же это — повальное безумие?

Щ е г л о в. Проще: предположение! Гипотеза! Все дело в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть истиной? Прощайте же и помните: вам не уйти от безумных гипотез, как не уйти от жизни. Чтобы добраться до истины, иногда надо разорвать логическую цепь событий, как рвут земное притяжение, бросаясь к звездам!


Удар гонга.


З а т е м н е н и е.


Когда загорается свет, В л а с о в  сидит у стола в той же позе, что в начале первого действия. Из кабинета выходят  К о н я г и н а  и  Н и к а д и м о в.


К о н я г и н а. Можно, Сергей Романович?

Н и к а д и м о в. Продолжим обсуждение докладов?

В л а с о в (встрепенулся). Что?.. Обсуждение? Ах да! На чем вы остановились, Никадим Никадимович?.. «Хочется дать волю воображению»?..

Н и к а д и м о в (подхватывает). «Хочется на минуту дать волю воображению. Представить себе, что было бы, если бы учитель мог провести сегодняшний день с нами. Как бы он»…


С удивлением замечает, что Власов сосредоточенно рвет одну из статей.


К о н я г и н а. Что ты делаешь? Юбилейные статьи!..

В л а с о в. К черту статьи! К черту юбилей!..


Рвет на клочки статьи и разбрасывает их по всей комнате.


К о н я г и н а. Ай!.. Что с ним творится?

Н и к а д и м о в (протягивает Власову стакан воды). Сергей Романович, выпейте!

В л а с о в. Что это?

Н и к а д и м о в. Вы же просили. Стакан кипяченой воды…

В л а с о в. Кипяченой? А сырой у вас нет?.. Еще лучше — пива! Или коньяку! Стакан коньяку, для начала, а?..

Н и к а д и м о в (поражен). Коньяку?

В л а с о в. Да, хочу попробовать!.. Где Вишняков? Сейчас же, немедленно Вишнякова сюда!.. (Бросается к двери.)

К о н я г и н а. Сергей Романович, куда же ты?

В л а с о в (растерянно). В самом деле, куда?..


З а н а в е с.

ДОРОГА ЧЕРЕЗ СОКОЛЬНИКИ

(АЛЕШКИНЫ ПЕЧАЛИ)

Необычное, но вполне возможное происшествие в трех действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

А н а с т а с и я  И в а н о в н а — педагог.

В л а д и м и р  Я н у а р ы ч — ее муж, писатель.

А л л о ч к а }

В а л я } — их племянницы.


Рекомендуем почитать
Польский театр Катастрофы

Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.


Анна Павлова

Книга В. М. Красовской посвящена великой русской танцовщице Анне Павловой. Эта книга — не биографический очерк, а своего рода эскизы к творческому портрету балерины, прославившей русское искусство во всем мире. Она написана как литературный сценарий, где средствами монтажа отдельных выразительных «кадров» воссоздается облик Павловой, ее внутренний мир, ее путь в искусстве, а также и та художественная среда, в которой формировалась индивидуальность танцовщицы.



Играем реальную жизнь в Плейбек-театре

В книге описана форма импровизации, которая основана на истори­ях об обычных и не совсем обычных событиях жизни, рассказанных во время перформанса снах, воспоминаниях, фантазиях, трагедиях, фарсах - мимолетных снимках жизни реальных людей. Эта книга написана для тех, кто участвует в работе Плейбек-театра, а также для тех, кто хотел бы больше узнать о нем, о его истории, методах и возможностях.


Актерские тетради Иннокентия Смоктуновского

Анализ рабочих тетрадей И.М.Смоктуновского дал автору книги уникальный шанс заглянуть в творческую лабораторию артиста, увидеть никому не показываемую работу "разминки" драматургического текста, понять круг ассоциаций, внутренние ходы, задачи и цели в той или иной сцене, посмотреть, как рождаются находки, как шаг за шагом создаются образы — Мышкина и царя Федора, Иванова и Головлева.Книга адресована как специалистам, так и всем интересующимся проблемами творчества и наследием великого актера.


Закулисная хроника. 1856-1894

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.