Дорога через Сокольники - [19]

Шрифт
Интервал

Я совсем забыл. Теперь не успеть.

В и ш н я к о в. Успеем! Мы с вами столько дел еще переделаем!

Щ е г л о в. Пожалуй, теперь вы справитесь с этим и в одиночку… (Торопливо.) Выслушайте же меня! Вам суждено отстроить этот дом заново. Он должен быть чистым!

В и ш н я к о в. Мы отстроим его с вами вместе, Константин Иванович.

Щ е г л о в. Запомните, друг мой, то, что я сейчас скажу вам. И сумейте понять. Это очень важно… Не перебивайте! У нас мало времени. Я дорожу каждой минутой. Не верьте никому, что ложь может где-то в конце породить правду. Ложь плодит только ложь!.. Не упустите же момента! Вы поняли меня?.. Отвечайте!

В и ш н я к о в (испуган). Успокойтесь, Константин Иванович!

Щ е г л о в. Нет, нет, вы должны понять! Чтобы через двадцать пять лет не превратиться во Власова… Нет маленькой лжи во имя большой правды!.. Дорогой мой, я верю вам. Я верю вам! Не упустите же момента. Слышите?.. Не упустите момента!

В и ш н я к о в (потрясен). Я обещаю! Я все понял…


Входит  Л и д а.


Л и д а. Можно?


Неловкая пауза.


Тут мужской разговор? Я не буду мешать. (Протягивает Щеглову пакет.) Вот, возьмите!

Щ е г л о в. Что это?

Л и д а. Пирожки. С печенкой.

Щ е г л о в. Но зачем мне пирожки? (Улыбаясь.) Привидения не едят пирожков.

Л и д а. Это же не какие-нибудь пирожки. Я сама их пекла. Очень вкусные. Вы попробуйте.

Щ е г л о в. Ну, если так… (Берет пирожок.) Вы говорите, с печенкой? Вот никогда бы не подумал.

Л и д а (обрадовалась). Это еще что! А какие у меня кулебяки получаются.

Щ е г л о в. Держу пари, вы и стирать умеете?

Л и д а (удивилась). Стирать?.. Конечно! Папа уверяет, что никто лучше меня не умеет крахмалить мужские рубашки.

Щ е г л о в (ест пирожок). Оригинальные пирожки! В детстве я тоже мечтал о необыкновенных блюдах. Например, о кренделях из картофельной шелухи. Я даже изобрел специальную машинку для обжаривания. Она работала на керосине. Поэтому мои кренделя отлично выглядели, но были совершенно несъедобны.

В и ш н я к о в (нетерпеливо). Ах, боже мой! О чем вы?.. Каждая минута на счету.

Л и д а (Щеглову). Я вела себя глупо! И, пожалуйста, не утешайте! Что за отвратительная манера — утешать.

Щ е г л о в (ласково). Хватит об этом. Будем друзьями. (Обнимает ее за плечи.) А теперь ступайте!

Л и д а. У меня дурное предчувствие. Я не уйду.

Щ е г л о в. Надо.

В и ш н я к о в (Лиде). Он все знает. Я предупредил его. (Щеглову.) Мы будем ждать вас в беседке. Вы ведь не долго, Константин Иванович?

Щ е г л о в. Не долго, Николай Васильевич!.. (Протягивает ему приемничек.) Не в службу, а в дружбу: возвратите мадам Щегловой эту прелестную вещицу… Прощайте!


Лида и Вишняков уходят. Щеглов бросает последний нетерпеливый взгляд на дверь, за которой скрылись Власов и все остальные. До последней минуты он еще надеялся, что они захотят объясниться. Но вот Щеглов берет со стола свою шляпу и трость и направляется к выходу. Здесь его останавливает  Е в а  З а б л у д с к а я.


Е в а. Ради бога, извините, что я без приглашения! Я буквально на одну минуту… (Представляется.) Ева Заблудская — последняя жена профессора Никадимова! Я охочусь за вами уже сорок минут. Муж ничего не должен знать. Интеллигент! Профессор! Но, простите, обыватель! После того, как все мы столкнулись лицом к лицу с чудом, я поняла это особенно остро. На отношении к таким вещам сразу видна разница между, простите, обывателем и женщиной. Там, где обыватель теряется, женщина действует.

Щ е г л о в (нетерпеливо). Прошу прощения, но меня ждут!

Е в а. Буквально на одну минуту! Не сочтите назойливой. О чем я говорила?.. Ах да, муж! Когда я была еще студенткой, он внушал мне трепет. Теперь не то!.. Я могу любить мужчину, только если он интеллектуально выше меня. (Подходит очень близко.) Я должна благоговеть! Тогда я способна на все. Вы понимаете, на что способна женщина, читавшая в оригинале «Науку страсти нежной», которую воспел Назон?..

Щ е г л о в. Смутно!

Е в а. Вот перед вами я могла бы благоговеть! Я слышала, вы не хотите возвращаться к своей первой жене, чтобы не лишать ее пенсии?

Щ е г л о в. Извините, я не совсем улавливаю связь между вашим мужем, моей женой, ее пенсией и «Наукой страсти нежной», которую воспел Назон?

Е в а. В самом деле, я потеряла нить. При чем тут муж? Ах да!.. (Слегка понижает голос.) Вы, конечно, понимаете, что я неверующая. То есть атеистка. Сама читаю лекции и тому подобное. Но!.. Поскольку, судя по вашему виду, загробная жизнь существует, начинаешь как-то иначе соотносить себя! Хочется посоветоваться. Позаботиться. Все мы смертны… Вы, простите за нескромность, в раю были или в аду?

Щ е г л о в. Какая разница? Уверяю вас, разница не существенна.

Е в а. Все-таки. Я тоже атеистка. Но!.. Хочется как-то обеспечить себя. Что для этого надо делать?

Щ е г л о в. Кому, вам? Вам ничего не надо делать. Вы — типичная райская жительница.

Е в а. Неужели?

Щ е г л о в. Да, все данные быть в раю.

Е в а. Спасибо!

Щ е г л о в. Не за что!

Е в а. Скажите, а вы сами верите в нечистую силу?

Щ е г л о в. Вы напомнили мне анекдот.

Е в а. Анекдот?

Щ е г л о в. Пренеприличный…

Е в а. Обожаю!

Щ е г л о в. Вот, видите ли, к некой замужней даме…


Рекомендуем почитать
Польский театр Катастрофы

Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.


Анна Павлова

Книга В. М. Красовской посвящена великой русской танцовщице Анне Павловой. Эта книга — не биографический очерк, а своего рода эскизы к творческому портрету балерины, прославившей русское искусство во всем мире. Она написана как литературный сценарий, где средствами монтажа отдельных выразительных «кадров» воссоздается облик Павловой, ее внутренний мир, ее путь в искусстве, а также и та художественная среда, в которой формировалась индивидуальность танцовщицы.



Играем реальную жизнь в Плейбек-театре

В книге описана форма импровизации, которая основана на истори­ях об обычных и не совсем обычных событиях жизни, рассказанных во время перформанса снах, воспоминаниях, фантазиях, трагедиях, фарсах - мимолетных снимках жизни реальных людей. Эта книга написана для тех, кто участвует в работе Плейбек-театра, а также для тех, кто хотел бы больше узнать о нем, о его истории, методах и возможностях.


Актерские тетради Иннокентия Смоктуновского

Анализ рабочих тетрадей И.М.Смоктуновского дал автору книги уникальный шанс заглянуть в творческую лабораторию артиста, увидеть никому не показываемую работу "разминки" драматургического текста, понять круг ассоциаций, внутренние ходы, задачи и цели в той или иной сцене, посмотреть, как рождаются находки, как шаг за шагом создаются образы — Мышкина и царя Федора, Иванова и Головлева.Книга адресована как специалистам, так и всем интересующимся проблемами творчества и наследием великого актера.


Закулисная хроника. 1856-1894

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.