Дорога через Сокольники - [18]

В л а с о в (поднимается, очень взволнован). После смерти академика Щеглова я дал клятву служить его имени. Я пожертвовал ему всем! Я отстоял его в борьбе с врагами. Без ложной скромности могу сказать: я утвердил его в ряду великих имен!

Щ е г л о в. Служить моему имени? Какая грубая ошибка! Могло ли мне прийти в голову, что моя мастерская станет местом богослужений? Что обрывки моих рабочих гипотез превратятся в скрижаль завета? Всю жизнь я ненавидел поповщину! А вы устроили из моей мастерской часовню! С завыванием дьячков, с бормотанием молитв, с кликушеством и поясными поклонами!.. Никогда еще я не был так унижен… Тут нечем дышать! Тут воняет ладаном!

В л а с о в. Опомнитесь! О какой поповщине вы говорите?

Щ е г л о в. А вы думаете, профессор, религия — это только вышедшее из моды «Отче наш»? Нет! Религия рождается всюду, где одной научной истиной пытаются задавить рождение новых истин!.. Вы думаете, религия — достояние досужих старух и протоиереев? Ошибаетесь! Религия — зловещая проказа ума! Она рождается всюду, где веселый, горячий воздух исканий сменяется благовонием церковных притворов… Вечный бой науки и религии — это нечто большее, чем спор биологов с попами. Это бой со всякой поповщиной, как бы она ни называлась, за кого бы себя не выдавала!

Торжественно и молча покидают свои места в президиуме Конягина, Никадимов, Власов, Анна Матвеевна.

Двери, распахнутые настежь! Служение народу — и только ему одному! Вот что я завещал вам!.. Всю жизнь я твердил, что наука — еретична. Попы боятся еретиков пуще самого дьявола. Науку двигают вперед только еретики! Как вы посмели забыть мою единственную заповедь?.. Отвечайте же!.. (Оглянувшись, Щеглов замечает, что он остался один. Близоруко щурясь, поправляет очки.) Разбежались.

Гаснет люстра. Становится темнее. Щеглов, горбясь, присаживается на ступеньки около трибуны.

Это моя вина. Я плохо поставил этот дом, если он рухнул так быстро… Да! Строим ли мы дома или научные школы, одна забота должна быть общей у нас — забота о долговечности того, что мы оставляем людям. Вот в чем суть!.. И не надо обольщаться. Кандидат Вишняков прав. Школы академика Щеглова нет. Ее не существует. Есть крошечное болото. Застарелое, как ишиас. Оно держится годами. Плодит лягушек. А вокруг — огромный восхитительный мир семидесятых лет!

Медленно снимает очки, протирает их платком. Минутой позже сюда прибегает  В и ш н я к о в.

В и ш н я к о в. Константин Иванович!.. (Оглядывается.) Константин Иванович!.. Где вы?..

Щ е г л о в (поднимает голову). Это вы, Николай Васильевич?

В и ш н я к о в. Бегите! Они вас задушат. Бросьте им свое имя, как собакам кость. Уезжайте!.. И прихватите меня с собой! Начнем все сначала. Где-нибудь в Сибири. Попросимся в лаборанты. Что нам терять?.. Давайте сбежим отсюда!

Щ е г л о в. Вы полагаете, нам ничего больше не остается?

В и ш н я к о в. Разве что лишний раз крикнуть «караул»!

Щ е г л о в. Это немало. Если всякий раз, когда попрана справедливость, есть возможность кричать «караул» — дела совсем неплохи.

В и ш н я к о в. Вы не знаете Власова. Я не слышал, чтобы он когда-нибудь повысил голос. Но уборщицы бледнеют, когда он проходит по коридорам института.

Щ е г л о в. Вы несправедливы к нему!

В и ш н я к о в. Я несправедлив?.. Да ведь он, он… Всегда он в тени, где-то сзади, среди всех. Но я не знаю человека страшнее, чем он! Я не хочу видеть вас униженным!.. Вы обиделись, что я назвал учение «о защитных функциях» тормозом науки?

Щ е г л о в. А вы хотите взять свои слова обратно?

В и ш н я к о в (после мучительного колебания). Я хотел бы. Но я не могу.

Щ е г л о в (улыбаясь). Я сразу понял, что вы — настоящий ученый.

В и ш н я к о в. Вам больно было это слышать?

Щ е г л о в. Конечно, больно. Но разве в этом суть, уважаемый Николай Васильевич? Нам так много надо сделать. Когда же тут возиться с самолюбиями?

В и ш н я к о в. С вами хотят расправиться. Меня предупредили. Один человек. Одна девушка… Лида.

Щ е г л о в. Я, кажется, имел честь?.. (Осторожно берет его за локоть.) Не сочтите меня бесцеремонным, но это — омут, в котором можно тонуть всю жизнь.

В и ш н я к о в. Константин Иванович! Надо спешить!

Щ е г л о в. Да, да… Итак, вы принимаете меня настолько всерьез, что хотите спасти от расправы?

В и ш н я к о в. Конечно!

Щ е г л о в. И вас не обескуражил сам факт моего воскрешения?

В и ш н я к о в. Мне просто некогда было об этом подумать. Сначала я злился на вас и дразнил Власова. Теперь я просто радуюсь, что вы — живой!

Щ е г л о в (тронут). Некогда подумать?.. Забавно!

В и ш н я к о в. Я согласен принять ваше воскрешение, как принимаешь условия игры, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. В конце концов, логика философского спора интересует меня больше, чем логика мотивировок.

Щ е г л о в. Браво! (Обнимает его.) Хоть одна светлая голова в этом доме…

В и ш н я к о в (умоляюще). Но, Константин Иванович, если я для вас хоть что-нибудь значу…

Щ е г л о в. Понимаю! Вам надо собрать вещи?

В и ш н я к о в. Только книги!

Щ е г л о в. Берите все и ждите меня в саду. (Спохватывается.) Нет, постойте! (Бросает взгляд на часы.)