Дорога через Сокольники - [16]
На возвышении около бюста Щеглова — трибуна и стол президиума, развернутые в сторону зрительного зала. Предполагается, что зрительный зал заполнен участниками торжественного заседания.
Щеглов пытается присесть на первое же свободное кресло, но его останавливают.
Н и к а д и м о в (шепотом). Вам не сюда!.. Профессура выше! Нет, нет, еще выше — в президиум!
Щ е г л о в. Хорошо, что вы не пригласили покойного академика Павлова.
Н и к а д и м о в. Почему?
Щ е г л о в. Ему пришлось бы сидеть на крыше.
Конягина, Анна Матвеевна, Власов и Щеглов занимают места в президиуме. Власов поднимается с председательского места.
В л а с о в. Товарищи! Мы собрались здесь в узком кругу ученых, поэтому я позволю себе быть кратким. Перед тем как мы откроем нашу традиционную «щегловскую пятницу», я хочу сделать небольшое сообщение. (Подчеркнуто буднично.) Среди нас находится сам академик Щеглов, умерший двадцать пять лет тому назад.
В зале движение. Люди вскакивают с мест.
Да, живой Щеглов! И ничего удивительного в этом нет. Сейчас не время говорить о некоторых обстоятельствах его возвращения в нашу семью. Они будут освещены позже. Я хочу лишь подчеркнуть, что этот факт не только не противоречит чему-либо, а напротив — блестяще подтверждает триумф здравого смысла над всяческими суевериями.
В зале шум. Кто-то падает со стула, кого-то уносят.
(Внушительно.) Надеюсь, все собравшиеся здесь — люди идейно зрелые. Народ у нас вырос. Все будет понято правильно!..
Зал отвечает судорожными вздохами.
В и ш н я к о в (он присел где-то около двери). Трибуна — отличное приспособление, если надо объяснить необъяснимое.
В л а с о в. Вы что-то сказали?.. Не понял!.. Как всегда, в этот день мы подводим итоги за год. А сделано за эти годы немало. Наш дорогой учитель помнит еще то время, когда весь институт занимал вот это крошечное помещение экспериментальной мастерской. Здесь же наверху была квартира академика Щеглова. Теперь институт — это Учебный городок, не считая подсобных помещений!
Аплодисменты.
Двадцать пять лет тому назад десять учеников во главе с академиком Щегловым закладывали основы сигматологии, пытаясь нащупать ту неуловимую грань, которая разделяет природу на живую и мертвую. Теперь у нас сто сорок пять научных сотрудников. Из них шесть докторов и тридцать кандидатов! Вдумайтесь в эти цифры, товарищи. Они поют!
Овация.
Главное, нам удалось отстоять чистоту учения Щеглова. Завершен многотомный труд коллектива ученых — всеобъемлющая Энциклопедия, где от «А» до «Я» систематизировано все, что было когда-либо сказано или написано академиком Щегловым. Если хотите, это своеобразный путеводитель по той огромной стране, имя которой академик Щеглов.
Щ е г л о в (Никадимову, вполголоса). Обидно, что я в свое время не имел такого путеводителя. Приходилось ходить ощупью. Сколько потеряно времени.
В л а с о в. Тема сегодняшней, юбилейной пятницы — биографическая. Нам придется сегодня говорить о нагнем дорогом учителе так, словно бы он здесь среди нас, и словно бы его здесь нет.
Щ е г л о в. Как бы за здравие и вместе с тем за упокой?..
В л а с о в. Не сомневаюсь, это придаст сегодняшнему заседанию особенную остроту и свежесть!
Аплодисменты.
Слово имеет наш общий любимец профессор Никадим Никадимович Никадимов!
На трибуну поднимается Никадимов — манеры чудаковатого профессора, любимца студенческой аудитории.
Н и к а д и м о в. Нуте-с, как сказал некогда Мечников на собственной свадьбе, лиха беда начало! Хе-хе… Я начну с детали. (Торжественно поднимает над головой разбитую чашку, к ручке которой привязана музейная бирка, демонстрирует ее залу.) Прошу взглянуть внимательно на этот экспонат. Он проливает свет на мало еще изученный в нашей литературе период раннего детства академика Щеглова… Если помните, вокруг этого экспоната несколько месяцев тому назад разгорелась интересная дискуссия на страницах нашего «Вестника». Любопытна история этой чашки…
К о н я г и н а. Плошки!
Н и к а д и м о в. Чашки!.. Академик Щеглов, как и все мы, был когда-то маленьким. Очень маленьким. Но он много работал… Гм! Уже тогда академик Щеглов обнаружил те стороны характера, которые развернулись позже с такой изумительной силой. Однажды он нечаянно разбил чашку…
К о н я г и н а. Плошку!..
Н и к а д и м о в. Чашку! Он принес осколки тете…
К о н я г и н а. Дяде!
Н и к а д и м о в. Тете! И сказал: «Тетя!»
К о н я г и н а (упрямо). Дядя!
Н и к а д и м о в. «Тетя! Прошу тебя, поставь меня в угол. Я заслужил». Тронутая до слез… (Конягиной.) Вы что-то сказали?
К о н я г и н а. Нет, продолжайте!
Н и к а д и м о в. До слез тронутая тетя…
К о н я г и н а. Дядя!
Н и к а д и м о в (жизнерадостно). Тетя! Погладив по кудрявой головке академика Щеглова, сказала: «Малыш, будь всегда таким же правдивым!» Академик Щеглов поклялся. И клятву свою он сдержал. Как говорил в подобных случаях Сеченов: «Назло врагам, на радость тете!!» Хе-хе!..
Аплодисменты. Никадимов садится на место.
В л а с о в. Слово для краткого сообщения имеет доктор сигматологических наук Вероника Трофимовна Конягина!
Конягина поднимается на трибуну.
К о н я г и н а. Я оставляю за собой право вернуться к разбитой посуде, которую мой уважаемый оппонент вот уже на протяжении года называет «чашкой». Каждому непредубежденному исследователю ясно, что это была… Что?.. Плошка!
Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.
Книга В. М. Красовской посвящена великой русской танцовщице Анне Павловой. Эта книга — не биографический очерк, а своего рода эскизы к творческому портрету балерины, прославившей русское искусство во всем мире. Она написана как литературный сценарий, где средствами монтажа отдельных выразительных «кадров» воссоздается облик Павловой, ее внутренний мир, ее путь в искусстве, а также и та художественная среда, в которой формировалась индивидуальность танцовщицы.
В книге описана форма импровизации, которая основана на историях об обычных и не совсем обычных событиях жизни, рассказанных во время перформанса снах, воспоминаниях, фантазиях, трагедиях, фарсах - мимолетных снимках жизни реальных людей. Эта книга написана для тех, кто участвует в работе Плейбек-театра, а также для тех, кто хотел бы больше узнать о нем, о его истории, методах и возможностях.
Анализ рабочих тетрадей И.М.Смоктуновского дал автору книги уникальный шанс заглянуть в творческую лабораторию артиста, увидеть никому не показываемую работу "разминки" драматургического текста, понять круг ассоциаций, внутренние ходы, задачи и цели в той или иной сцене, посмотреть, как рождаются находки, как шаг за шагом создаются образы — Мышкина и царя Федора, Иванова и Головлева.Книга адресована как специалистам, так и всем интересующимся проблемами творчества и наследием великого актера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.