Дорога через Сокольники - [15]
В л а с о в (смущен). Трудно вести диалог на подобающем уровне, когда перед тобой реют видения.
Щ е г л о в. Кто перед вами реет? Загляните мне в глаза. Разве вы не видите, как я сбит с толку и как, несмотря ни на что, вы дороги мне?
В л а с о в (взволнован). Вы правы!.. Обещаю вам, с этой минуты все будет иначе. Скажите, чего вы хотите?
Щ е г л о в. Я хочу радоваться вместе со всеми. (Достает из кармана приемник.) Даже то немногое, что я успел узнать от этой радиомалютки, ошеломляет воображение. Океан новизны! Я хочу к людям!
В л а с о в. Люди придут сюда. Вы еще не забыли своих «щегловских пятниц»?
Щ е г л о в. «Щеглы» существуют? Власов. Каждую неделю мы собираемся в институте. Сегодня, в годовщину вашей… (с некоторым затруднением) в годовщину вашей смерти, мы встретимся здесь. Вы увидите всех, и все увидят вас.
Щ е г л о в. Чудесно! Значит, «щеглы» существуют? Как это важно! А где же мой юный шеф Вишняков? Почему он не показывается?
В л а с о в. С ним творится что-то неладное. Он считает, что необъяснимый факт вашего воскрешения дает ему право на идейный запой.
Щ е г л о в. Не верю. Он умнее…
В л а с о в. Он грозил, что пошлет вас в ларек за пивом.
Щ е г л о в. Могу я просить вас об одном одолжении, профессор?
В л а с о в. Что я должен сделать?
Щ е г л о в. Улыбнуться!.. Мы достаточно серьезные люди, чтобы не бояться смеха. Испытание смехом подобно испытанию огнем. Все, что загорается от смеха, должно сгореть, туда ему и дорога!.. (Смеясь, возвращается в библиотеку.)
В салон заглядывает К о н я г и н а.
К о н я г и н а. Сергей Романович, можно?
За ней входят Н и к а д и м о в, А н н а М а т в е е в н а Щ е г л о в а.
Люди собрались на торжественное заседание. Может быть, отменим?
В л а с о в. Не надо! Попробуем стать выше наших недоумений.
Н и к а д и м о в. Мудро, Сергей Романович!
К о н я г и н а. Может быть, я набитая дура, но я не знаю, как вы сведете концы с концами.
А н н а М а т в е е в н а. Я согласна с Вероникой Трофимовной относительно концов. Заседание надо отменить.
Н и к а д и м о в. Почему?
А н н а М а т в е е в н а. Я распорола красное платье, а черное теперь неуместно.
В л а с о в. Наденьте полосатое! Где Вишняков?
Н и к а д и м о в. Прячется в саду. Больше не поет. Мне кажется, ему стало совестно.
В л а с о в. Тем лучше!.. (Взволнован.) Товарищи, я сейчас разговаривал с Константином Ивановичем, и меня вдруг словно обожгло. Я подумал: это же он! Учитель с нами! А мы ведем себя постыдно — мечемся, суетимся. Давайте же хоть на час отрешимся от всего мелкого! Покажем старику, чем стала его мастерская! Не отдадим его попам и суеверию!
Н и к а д и м о в (восторженно). Давно пора! Я сразу оценил изумительную перспективность этого события. Прежде всего, своим появлением Константин Иванович подтверждает уникальную ценность нашего института. Можно потребовать под старика новые фонды. Открыть филиалы. Вы знаете, как мало я думаю о личном процветании. Но в данном случае не исключено превращение некоторых из присутствующих в члены-корреспонденты! Даже в вице-президенты!..
В л а с о в. Идемте к нему!
Все переходят в библиотеку. Власов приближается к книжному шкафу.
Константин Иванович, где вы? Мы ждем вас…
Засунув руки в карманы брюк, из-за шкафа выходит Щ е г л о в. Патетическая сцена, подобная «Явлению Христа народу». Все замерли на своих местах с сияющими лицами. На глазах Никадимова слезы умиления. Кажется, еще минута — и он упадет на колени. Озадаченный Щеглов неуверенно поправляет галстук.
Н и к а д и м о в (опьяняясь собственными чувствами). Это он! Теперь и я ощутил это в полной мере! Наконец-то мне ничто не мешает постигать величие происходящего! Ах, Константин Иванович! Нет сил сдержать себя! Нет сил!.. (С такой поспешностью бросается на Щеглова, что роняет по дороге стул.)
Жаркие поцелуи. Вслед за Никадимовым на Щеглова набрасываются Конягина и Анна Матвеевна.
К о н я г и н а (сжимая его в железных объятиях). Я человек прямой! Но я тоже женщина! Я тоже ощущаю! Я всем пожертвовала науке — у меня нет ни семьи, ни детей, но у меня есть сердце!
А н н а М а т в е е в н а. Константин Иванович, кажется, нам пора поцеловаться!
Щ е г л о в. Позвольте! Что случилось? Вы не находите, что для бури восторгов момент несколько упущен?
Н и к а д и м о в. Это никогда не поздно! (Снова обнимает его, заглядывает ему в глаза.) Живой! Ура!.. (Заливается радостным смехом.)
Щ е г л о в. Я несколько смущен, друзья мои… Я только что обнаружил, что вся эта роскошная библиотека — десять переизданий полного собрания моих сочинений. Это скучно! Покажите мне что-нибудь еще.
К о н я г и н а. А вы, собственно, что хотели бы?
Щ е г л о в. Я хотел бы видеть не десять вариантов первого шага, а хоть один, но второй.
Н и к а д и м о в (растроган). Вы слышите, товарищи? «Хоть один, но второй»… Ах, Константин Иванович! Вы увидите!.. Вы… (Слезы мешают ему говорить.)
Общее умиление достигает предела.
В л а с о в. Товарищи, нас ждут! Пора поделиться радостью со всеми!
Вся процессия направляется к двери.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Там же, минутой позже. В л а с о в, Н и к а д и м о в, К о н я г и н а, А н н а М а т в е е в н а и Щ е г л о в направляются в круглый салон, который превращен уже в конференц-зал.
Б. Попов известен не только как артист, выступающий последние годы перед зрителями с чтением произведений Гашека, Салтыкова-Щедрина, Шукшина, Маяковского, но и как автор книг «Подмостки» и «Чистая перемена». Новый роман Б. Попова «Без четвертой стены» — об артистах одного из столичных театров, которые в силу сложившихся особых обстоятельств едут в далекую Сибирь, в небольшой городок Крутогорск. В центре внимания автора — привлекательный и вечно таинственный мир актеров, их беды и радости, самоотверженный труд, одержимая любовь к театру. Б. Попов в своем романе активно утверждает тезис: театр есть не только отражение жизни, театр — сама жизнь.
Книга двоюродной сестры Владимира Высоцкого, Ирэны Алексеевны Высоцкой посвящена становлению поэта и артиста, кумира нескольких поколений, истории его семьи, друзьям и недругам, любви и предательству, удачам и разочарованиям. В книгу вошли около 200 уникальных фотографий и документов, почти все они публикуются впервые. В ней множество неизвестных эпизодов из детства Высоцкого, позволяющие понять истоки формирования его личности, характера и творчества. Книга будет интересна как давним поклонникам Высоцкого, так и всем интересующимся творчеством поэта, барда и актера.
Книга В. М. Красовской посвящена великой русской танцовщице Анне Павловой. Эта книга — не биографический очерк, а своего рода эскизы к творческому портрету балерины, прославившей русское искусство во всем мире. Она написана как литературный сценарий, где средствами монтажа отдельных выразительных «кадров» воссоздается облик Павловой, ее внутренний мир, ее путь в искусстве, а также и та художественная среда, в которой формировалась индивидуальность танцовщицы.
Под ред. А. Луначарского, предислов. А. Луначарского, примечания И. С. Туркельтаубназвания глав: "П. Орленев", " Ю. М. Юрьев", "В. Э. Мейерхольд", "Два критика"," В. И. Качалов", "Н. Ф. Монахов", "Еврейский театр", "А. И. Южин", "Театр Чехова".
Эта книга о Леопольде Антоновиче Сулержицком (1872–1916) — общественном и театральном деятеле, режиссере, который больше известен как помощник К. С. Станиславского по преподаванию и популяризации его системы. Он был близок с Л. Н. Толстым, А. П. Чеховым, М. Горьким, со многими актерами и деятелями театра.Не имеющий театрального образования, «Сулер», как его все называли, отдал свою жизнь театру, осуществляя находки Станиславского и соотнося их с возможностями актеров и каждого спектакля. Он один из организаторов и руководителей 1-й Студии Московского Художественного театра.Издание рассчитано на широкий круг читателей, интересующихся историей театра.
Книга В.Носовой — жизнеописание замечательных русских танцовщиц Анны Павловой и Екатерины Гельцер. Представительницы двух хореографических школ (петербургской и московской), они удачно дополняют друг друга. Анна Павлова и Екатерина Гельцер — это и две артистические и человеческие судьбы.