Дорога через Сокольники - [12]

Шрифт
Интервал


Из библиотеки доносится танцевальная музыка, голос Щеглова подпевает: «Тру-ля-ля».


(Сдавленный стон.) Поет?..

Н и к а д и м о в (заглядывает в библиотеку). Достал где-то транзистор. Ужасно веселится…

К о н я г и н а. Никадим Никадимович, ступайте вниз, распорядитесь, чтобы к нам не пускали посторонних! Я займусь Энциклопедией для Константина Ивановича…

Н и к а д и м о в. Главное, не давайте ему скучать. Развлекайте его как-нибудь.

К о н я г и н а (самоуверенно). Это я смогу! (Скрывается за дверью кабинета.)


Никадимов уходит в вестибюль.

На сцене появляется  В и ш н я к о в.


В и ш н я к о в (вызывающе). Где мой новый ассистент?

В л а с о в (мягко). Это вы взломали дверь в библиотеке? Скажите, Коля, долго еще я буду мириться с вашими выходками?

В и ш н я к о в. Где мой ассистент академик Щеглов? Я хочу послать его за пивом.

В л а с о в. Вы злоупотребляете моей добротой, дружок.

В и ш н я к о в. Знаю я вашу доброту! Но учтите, Сергей Романович, не будет больше по-вашему. Если науке положено быть воинствующей, то надо же кому-нибудь понимать это буквально?

В л а с о в. Вы осмеливаетесь говорить подобные вещи мне?..

В и ш н я к о в. Надо же кому-нибудь осмелиться?

В л а с о в. Постойте!.. Вас не принимали всерьез. Это наша ошибка. Теперь все будет иначе. Куда же вы?

В и ш н я к о в. Простите, мне отныне не до вас. У меня теперь новый ассистент. Очень способный. Тоже воинствующий. Так что крепите оборону, Сергей Романович!..

В л а с о в. Подождите, Николай Васильевич!..

В и ш н я к о в. Где мой Костя Щеглов?..

В л а с о в. О чем вы говорили с ним?

В и ш н я к о в (злорадно). Да уж, поговорили… О том о сем. О переселении душ. О всяких мистических побрехушках.

В л а с о в. Ничего мистического здесь нет. Факт осмысляется. Не противоречит.

В и ш н я к о в. Нет, противоречит! И еще как противоречит.

В л а с о в. А я вам говорю, ничего особенного не произошло!

В и ш н я к о в. Для вас, может быть, не произошло, а для меня — произошло. У меня, может быть, идейные шатания начались на этой почве… Вы мой научный руководитель. Обязаны меня переубедить!

В л а с о в. Все в свое время будет объяснено. Потерпите.

В и ш н я к о в. Не могу терпеть! Я запью, Сергей Романович. Имею право. На почве философских сомнений.

В л а с о в. Как вам не совестно? В ваши годы?.. К лицу ли вам философские сомнения?

В и ш н я к о в. Не обижайтесь, Сергей Романович, ничего не могу с собой поделать… (Проникновенным тенором.) «Паду-у-у ли я, стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она?»… (Уходит.)

В л а с о в. Начинается то, чего я боялся больше всего: брожение молодых умов!


Входит  Л и д а.


Л и д а. Кто это поет?

В л а с о в. Вишняков. Говорит, на него так подействовала встреча со Щегловым.

Л и д а. Почему ты не прогонишь их обоих?

В л а с о в. При чем тут Вишняков?

Л и д а (в затруднении). Человек с ущемленным самолюбием. Демон районного масштаба.

В л а с о в. Он не демон, а шалопай. И талантливый шалопай. Надо, чтобы он оперился у нас, а не в другом месте.

Л и д а. Ты прощаешь ему все?

В л а с о в. Говорят, у него любовная драма. Влюбился в какую-то бесчувственную кокетку… Ты ничего не слышала?

Л и д а (напряженно). Нет… А что?

В л а с о в. Может быть, все дело в этом?

Л и д а. Ты предпочел бы личную драму?

В л а с о в. Конечно! Несчастная любовь — вариант допустимый. А идейных шатаний в среде молодежи нам не простят.

Л и д а. Ну, знаешь ли! Ты рассуждаешь о любви еще циничнее своего Вишнякова.

В л а с о в. Ты так азартно нападаешь на беднягу, что это наводит на размышления…

Л и д а (отворачивается). «Бесчувственная кокетка»! Наглость какая!..

В л а с о в. Если бы я знал, что этот человек тебе действительно не безразличен…

Л и д а (крайняя степень возмущения). Мне?..

В л а с о в. …то открыл бы тебе тайну. Ему грозит беда. И ты можешь помочь ему… Уговори его не появляться сегодня на заседании. Уйти, исчезнуть, провалиться куда-нибудь хотя бы до завтра! Он висит в институте на волоске. До сих пор я, как умел, защищал его. Но сегодня, когда мы и без того на грани публичного скандала… Решается его судьба.

Л и д а. Какое мне дело до его судьбы? Почему я должна переживать за этого недотепу? Просто возмутительно!

В л а с о в. Значит, ты поговоришь с ним?

Л и д а. Конечно!

В л а с о в. Вот и хорошо.


Из кабинета выходит  К о н я г и н а, лицо у нее взволнованное.


Вероника Трофимовна, что еще?..

К о н я г и н а. Пришли из общества по распространению знаний. Просят академика Щеглова выступить у них с докладом о своей зарубежной поездке…

В л а с о в. Что?.. Они называют это «зарубежной поездкой»? (Лиде.) Подожди, я сейчас!


Поспешно уходит за Конягиной.

На сцене появляется  В и ш н я к о в.


В и ш н я к о в (напевает). «Я не способна к грусти томной»… (Заметив Лиду, умолкает.)

Л и д а (со сдержанным гневом). Он еще поет!..

В и ш н я к о в (робко). Лида!..

Л и д а. Что вы тут делаете?

В и ш н я к о в. Готовлюсь к заседанию.

Л и д а. А зачем вам готовиться? Зачем вам сегодня вообще выступать? Вы назло мне хотите погибнуть?

В и ш н я к о в. Почему это погибнуть? И почему вам назло?

Л и д а. Вы все делаете мне назло. Никакого покоя мне от вас нет!


Рекомендуем почитать
Польский театр Катастрофы

Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.


Анна Павлова

Книга В. М. Красовской посвящена великой русской танцовщице Анне Павловой. Эта книга — не биографический очерк, а своего рода эскизы к творческому портрету балерины, прославившей русское искусство во всем мире. Она написана как литературный сценарий, где средствами монтажа отдельных выразительных «кадров» воссоздается облик Павловой, ее внутренний мир, ее путь в искусстве, а также и та художественная среда, в которой формировалась индивидуальность танцовщицы.



Играем реальную жизнь в Плейбек-театре

В книге описана форма импровизации, которая основана на истори­ях об обычных и не совсем обычных событиях жизни, рассказанных во время перформанса снах, воспоминаниях, фантазиях, трагедиях, фарсах - мимолетных снимках жизни реальных людей. Эта книга написана для тех, кто участвует в работе Плейбек-театра, а также для тех, кто хотел бы больше узнать о нем, о его истории, методах и возможностях.


Актерские тетради Иннокентия Смоктуновского

Анализ рабочих тетрадей И.М.Смоктуновского дал автору книги уникальный шанс заглянуть в творческую лабораторию артиста, увидеть никому не показываемую работу "разминки" драматургического текста, понять круг ассоциаций, внутренние ходы, задачи и цели в той или иной сцене, посмотреть, как рождаются находки, как шаг за шагом создаются образы — Мышкина и царя Федора, Иванова и Головлева.Книга адресована как специалистам, так и всем интересующимся проблемами творчества и наследием великого актера.


Закулисная хроника. 1856-1894

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.