Дорога через Сокольники - [11]
Щ е г л о в (возвращает удостоверение). Ясно.
С о ш к и н. Итак, гражданин академик, будем сознаваться?
Щ е г л о в (изысканно вежлив). С удовольствием, друг мой!
С о ш к и н. Не умирали! Так? Прятались от жены! Так?
Щ е г л о в. Увы, умирал. Справку имею.
С о ш к и н. Самолет не разбивался! Так? Обломки не найдены. Так?
Щ е г л о в. Могу предъявить обломки. И протокол авторитетной комиссии.
С о ш к и н. Невероятно!
Щ е г л о в. Мало ли невероятных вещей на свете, мой юный, пытливый друг! Поверьте старику, поседевшему над загадками бытия, сама по себе жизнь — тоже невероятна.
С о ш к и н. Неужели?
Щ е г л о в. Уверяю вас.
С о ш к и н. Может быть, не будем отвлекаться?
Щ е г л о в. Как вам угодно.
С о ш к и н. Не умирали. Так? Скрывались от правосудия. Так?
Щ е г л о в. К сожалению, ничего похожего.
С о ш к и н. Болели! Так? Находились на длительном излечении. Так?
Щ е г л о в. Не так!
С о ш к и н. Что ж это получается, гражданин академик? Почему такой несговорчивый?
Щ е г л о в. Думайте! Я не хочу облегчать вам задачу.
С о ш к и н. Настаиваете на фантасмагории?
Щ е г л о в. Да, брат, фантасмагория! И на меньшее я не согласен.
С о ш к и н. Фантасмагории у нас в стране быть не может.
Щ е г л о в. А кто говорит, что может? Конечно, не может.
С о ш к и н. Вот видите? Сами себе противоречите.
Щ е г л о в. Я не виноват, что вещи противоречивы. Диалектика.
С о ш к и н. Все равно придется протокол составить.
Щ е г л о в. Составляйте. Вы человек долга.
Сошкин достает из сумки лист бумаги, присаживается к столу. Задумывается.
С о ш к и н. Как же мне записать это самое?..
Щ е г л о в. Пишите просто: гражданин Щеглов…
С о ш к и н. Так.
Щ е г л о в. Тысяча восемьсот девяносто девятого года рождения…
С о ш к и н. Так.
Щ е г л о в. Воскрес из мертвых.
С о ш к и н. Как Иисус Христос?
Щ е г л о в. Не берусь сравнивать. Я всегда старался не повторяться. Итак — воскрес из мертвых.
С о ш к и н. Не пойдет! (Рвет лист на клочки.) Для протокола не годится.
Щ е г л о в. Как угодно. Я вам ничего не навязываю.
Сошкин пишет, зачеркивает, опять пишет. Он в испарине.
С о ш к и н. Как же мне начать?..
Щ е г л о в. Бросьте мучиться. Плюньте вы на этот протокол.
С о ш к и н. Нельзя. Начальству надо доложить.
Щ е г л о в. Доложите устно.
С о ш к и н. Устно не поверят. Такое дело…
Щ е г л о в. Тогда пишите.
С о ш к и н (в отчаянии). Не могу! Сформулировать не могу.
Щ е г л о в. Да, положение.
С о ш к и н. Позвольте, я вас потрогаю?
Щ е г л о в (любезно). Потрогайте!.. Хотите, я вас тоже потрогаю?.. Ну-с? Как?
С о ш к и н (в полном изнеможении). Плохо! Скажите, что же вы чувствовали все эти двадцать пять лет, пока вас не было?
Щ е г л о в. Я чувствовал, что рано или поздно мне все равно придется отвечать на глупые вопросы.
С о ш к и н (мрачно). Понятно…
Щ е г л о в. Куда же вы?
С о ш к и н. Временно удаляюсь.
Щ е г л о в. Могу считать себя пока свободным?
С о ш к и н. Пока можете!
Щеглов, смеясь, возвращается в библиотеку.
Сошкин осторожно идет к выходу, намереваясь удалиться незаметно, но здесь его перехватывают К о н я г и н а, Н и к а д и м о в, В л а с о в. Вид у Сошкина помятый и смущенный.
Н и к а д и м о в. Товарищ Сошкин!.. Ну, как?..
С о ш к и н. Не могу протокол составить. А без протокола я как без рук. Сдаюсь! Бессилен. Разберитесь сами. Вы люди ученые. Мыслители. А я — практик.
К о н я г и н а. Не имеете права! Это ваш долг!
В л а с о в. Вы представитель власти! Обязаны разобраться!
С о ш к и н. Попрошу не горячиться. Формально — никаких нарушений порядка в этом факте нет. Документы я проверил. Справка о погребении у него имеется. Так? Все законно. Имеет право три дня гостить у родных без прописки.
Н и к а д и м о в. Но позвольте!.. Нам-то каково?
С о ш к и н. Не мое дело! Пока он никого не ударил. Так? Не выражается. Так? Задерживать его нет оснований. И вообще, товарищи, не надо понапрасну тревожить органы!..
Направляется к двери, где его задерживает Власов.
В л а с о в. Оставьте все хотя бы в тайне! Мы не хотим, чтобы эта история раньше времени получила огласку.
С о ш к и н. Будьте спокойны. Тайну я вам обеспечу. Это мы умеем. (Исчезает так же бесшумно, как появился.)
К о н я г и н а. Ну, что дальше?
В л а с о в. Ужаснее всего, что мы не знаем, чего он добивается? Что у него на душе? Зачем он пришел?
Н и к а д и м о в. Товарищи, мне пришла в голову еще одна мысль. Вы заметили, что Константин Иванович совершенно не изменился за эти двадцать пять лет? То есть не постарел, как это свойственно всем. Посмотрите хотя бы на Веронику Трофимовну…
К о н я г и н а. Я постарела?..
Н и к а д и м о в (с удовольствием). Конечно! Вы изумительно постарели. А он остался таким же, каким мы его видели четверть века назад. Можно подумать, что он пролежал все эти годы в «Саратове»!
В л а с о в. В Саратове?..
Н и к а д и м о в. В холодильнике!
К о н я г и н а. Ну и что из этого следует?
Н и к а д и м о в. Ничего! Я просто привлекаю ваше внимание к этому факту.
В л а с о в (трет себе виски). Я надеялся, что вся эта история как-то обомнется, утрясется, потеряет свою бьющую в нос причудливость. Увы! Я вижу, с каждой минутой это становится еще более замысловатым. Как в кошмаре: я падаю в какую-то пропасть без дна!..
Б. Попов известен не только как артист, выступающий последние годы перед зрителями с чтением произведений Гашека, Салтыкова-Щедрина, Шукшина, Маяковского, но и как автор книг «Подмостки» и «Чистая перемена». Новый роман Б. Попова «Без четвертой стены» — об артистах одного из столичных театров, которые в силу сложившихся особых обстоятельств едут в далекую Сибирь, в небольшой городок Крутогорск. В центре внимания автора — привлекательный и вечно таинственный мир актеров, их беды и радости, самоотверженный труд, одержимая любовь к театру. Б. Попов в своем романе активно утверждает тезис: театр есть не только отражение жизни, театр — сама жизнь.
Книга двоюродной сестры Владимира Высоцкого, Ирэны Алексеевны Высоцкой посвящена становлению поэта и артиста, кумира нескольких поколений, истории его семьи, друзьям и недругам, любви и предательству, удачам и разочарованиям. В книгу вошли около 200 уникальных фотографий и документов, почти все они публикуются впервые. В ней множество неизвестных эпизодов из детства Высоцкого, позволяющие понять истоки формирования его личности, характера и творчества. Книга будет интересна как давним поклонникам Высоцкого, так и всем интересующимся творчеством поэта, барда и актера.
Книга В. М. Красовской посвящена великой русской танцовщице Анне Павловой. Эта книга — не биографический очерк, а своего рода эскизы к творческому портрету балерины, прославившей русское искусство во всем мире. Она написана как литературный сценарий, где средствами монтажа отдельных выразительных «кадров» воссоздается облик Павловой, ее внутренний мир, ее путь в искусстве, а также и та художественная среда, в которой формировалась индивидуальность танцовщицы.
Под ред. А. Луначарского, предислов. А. Луначарского, примечания И. С. Туркельтаубназвания глав: "П. Орленев", " Ю. М. Юрьев", "В. Э. Мейерхольд", "Два критика"," В. И. Качалов", "Н. Ф. Монахов", "Еврейский театр", "А. И. Южин", "Театр Чехова".
Эта книга о Леопольде Антоновиче Сулержицком (1872–1916) — общественном и театральном деятеле, режиссере, который больше известен как помощник К. С. Станиславского по преподаванию и популяризации его системы. Он был близок с Л. Н. Толстым, А. П. Чеховым, М. Горьким, со многими актерами и деятелями театра.Не имеющий театрального образования, «Сулер», как его все называли, отдал свою жизнь театру, осуществляя находки Станиславского и соотнося их с возможностями актеров и каждого спектакля. Он один из организаторов и руководителей 1-й Студии Московского Художественного театра.Издание рассчитано на широкий круг читателей, интересующихся историей театра.
Книга В.Носовой — жизнеописание замечательных русских танцовщиц Анны Павловой и Екатерины Гельцер. Представительницы двух хореографических школ (петербургской и московской), они удачно дополняют друг друга. Анна Павлова и Екатерина Гельцер — это и две артистические и человеческие судьбы.