Доплыть до Каталины - [4]

— Полностью согласен, — согласился Стоун.

— Уверен, что недавно слышал упоминание твоего имени. Что-то на Карибах?

— Остров Святых Марков.

— Ах, да. Ты защищал молодую женщину, которая обвинялась в убийстве мужа, — произнес Ригенштейн тоном заговорщика. — Скажи мне, она действительно сделала это? Или ответ подразумевает нарушение конфиденциальности? Тогда я вопрос сниму.

— Я могу сказать с полной конфиденциальностью, что она не делала этого, — ответил Стоун. — И мой ответ не нарушает конфиденциальности.

— Хранить конфиденциальность — важнейшая штука в жизни, — хмуро произнес Ригенштейн. — Особенно в нашем бизнесе. В бизнесе развлечений.

— В любом бизнесе, я думаю.

— Но особенно в нашем. В нем столько слухов и лжи, что сохранить конфиденциальность и при этом быть правдивым — чрезвычайно трудно. И, хотя у меня есть большой отдел по заключению контрактов, задача которого, не пропустить ни одного нюанса в договоре, я всегда гордился тем, что могу скреплять договора простым рукопожатием.

— Я полагаю, что, если все начнут скреплять соглашения простым рукопожатием, то мне с моими коллегами придется голодать, — усмехнулся Стоун.

— Верно, без адвокатов в нашем мире не обойтись. Скажи, ты гордишься тем, что ты — адвокат?

Стоун на секунду задумался.

— Я гордился, когда окончил юридическую школу, гордился, что сдал все экзамены, поскольку эти верстовые столбы отмечают приобретенные знания, но не могу сказать, что горжусь моей профессией; в то же время есть немало замечательных адвокатов, благодаря которым не стыдно принадлежать к этой когорте.

— Ответ адвоката, — сказал Ригенштейн с явным интересом.

— Хочу уточнить, — заявил Стоун. — Я горжусь тем, что я — хороший адвокат, стремящийся к совершенству.

— Мне нравится столь прямой ответ, — сказал Ригенштейн. — Всегда предпочитал прямые ответы и так редко их получал.

Вот теперь он вспомнил. Луис Ригенштейн был главой совета директоров студии «Центурион». Стоун читал о нем статьи в разделе развлекательных бизнес новостей, но никогда прежде не обращал на них внимания. И в свою очередь спросил:

— А ты гордишься принадлежностью к кино бизнесу?

Ригенштейн широко улыбнулся.

— Конечно же! — сказал он. — Как и ты, я горжусь тем, как делаю свое дело! — Он покачал головой. — Само собой, в нашей профессии до черта негодяев, как в любой профессии, и не существует советов по этике или судов чести, чтобы попытаться судить и регулировать отношения с ними. Что больше всего мне нравиться в занятии кино бизнесом? — вновь улыбнулся Луи. — Власть произнести «да», — ответил он с воодушевлением. — В нашем деле имеются сотни людей, в чьей власти сказать «нет», — но лишь немногие могут себе позволить «да». — Он наклонился вперед и уперся локтями в колени. — Конечно, как и любая власть, она должна реализовываться с наиболее возможным благоразумием. Будучи неблагоразумной, такая власть способна разрушить ее обладателя, и даже быстрее, чем можно себе представить.

Ригенштейн сузил глаза.

— Скажи, Баррингтон, ты когда-нибудь участвовал в представлениях?

— Исключительно перед жюри, — ответил Стоун. — Нет, ошибся. Однажды я играл главную роль — будучи в старшем классе в школьном драматическом клубе.

— Как считаешь, тебе удалась эта роль?

— Я… ну, участники заслужили бурные аплодисменты, причем, три вечера подряд.

— Могу побиться об заклад, что ты сыграл очень хорошо, — сказал Ригенштейн. — Я знаю толк в актерах, и думаю, ты — прирожденный актер. Ты неплохо смотришься, голос у тебя с резонансом, и вообще, ты производишь положительное впечатление.

Стоун удивился.

— Что ж, благодарю, мистер Ригенштейн; из ваших уст — это высшая похвала.

— Будь добр, зови меня просто Луи, — сказал он.

— Спасибо, а я — Стоун.

— Стоун, если ты когда-либо пожелаешь оставить свою профессию, дай мне знать, и я открою тебе двери в мир кино. Конечно же, не на ведущие, но хорошие роли второго плана. Мне доставит удовольствие видеть, что у тебя получается, и я уверен, у тебя получится. Главные роли вряд ли. Тебе, кажется, чуть больше сорока?

— Ты не ошибся.

— Чтобы стать звездой, нужно много времени, но ты будешь пользоваться большим спросом на проходные роли.

Стоун засмеялся.

— Не уверен.

— А я ничуть не сомневаюсь; ты будешь очень хорош.

— Хорошо, Луи, если я решусь бросить свою карьеру, ты будешь среди первых, кто узнает об этом.

Ригенштейн встал, снял куртку, скинул ботинки.

— Надеюсь, ты извинишь меня, но мне следует немного поспать, — сказал он. — Я бы посоветовал тебе сделать то же самое. Когда мы доберемся до Лос-Анджелеса, будет раннее утро.

Без долгих слов он растянулся на диванчике, закрыл глаза и быстро уснул. К нему подошла бортпроводница и накрыла его легким одеялом.

Стоун вернулся на свое место, снял ботинки и куртку, взял, оказавшееся кашемировым, одеяло, и наклонил свое кресло под максимальным углом. Свет в салоне сделался мягким, приглушенным и он стал рассматривать звезды через иллюминатор, стараясь не думать об Аррингтон.

3

Стюардесса разбудила Стоуна, и он привел спинку кресла в вертикальное положение. Взглянул на часы. Потом посмотрел в окно иллюминатора. Наступал рассвет.