— Стало быть, у меня нет выбора?
Она снова приложила руку к его щеке.
— Малыш, не принимай все близко к сердцу. Это всего лишь судьба и удача. Большинство мужчин при таком раскладе прыгали бы от радости. — Она понизила голос. — И большинство мужчин уже давно кое-что бы мне предложило.
— Ну, подруга, ты даешь!
— Завтра в это время любая женщина со студии «Центурион» захочет быть твоей; поэтому мне стоит поспешить.
— Я живу рядом.
— Покажи где.
Стоун выписал счет, и, покинув бар, они зашагали по прохладной вечерней дорожке по направлению к его номеру. Она взяла его под руку, но никто из них не проронил ни слова. К запахам цветов в воздухе примешивалось неопределенность ожидания.
Номер был мягко освещен, и она прошла прямо в спальню, как лепестки, роняя на ходу свою одежду. Под дверью лежал конверт с каким-то сообщением, но сейчас Стоун был не в состоянии думать об этом. Он бросил конверт на прикроватный столик и начал лихорадочно расстегивать пуговицы.
Она разделась первой.
— Не гаси свет, — сказала она, скидывая покрывало с верхней простыней на пол.
Он сделал, как попросила она.
Она распростерлась на постели и закинула руки за голову. На ее прекрасном теле практически не было ни одного незагорелого местечка. В Нью-Йорке ему никогда не доводилось видеть подобное.
— Сначала я, — сказала она.
Он начал с ее грудей и двигался вниз. Она лежала с руками, закинутыми за голову. Когда его руки добрались до заветной цели, ее пальцы оказались в его волосах, и она слабо застонала.
Спустя некоторое время настал его черед. И это стоило ожиданий.
Стоун медленно просыпался, поначалу дезориентировавшись в незнакомой комнате. Кровать представляла собой нечто ужасное, повсюду были разбросаны простыни, и он был один. Он потянулся и подумал о предыдущей ночи, и воспоминания о ней были весьма приятные, потом вскочил, услышав телефонный звонок.
— Хэлло?
— Это Билл Эггерс. Почему ты не позвонил мне вчера вечером? Я прождал почти полночи.
— Право, Билл, я и не знал, что это тебя будет так волновать.
— Ты что, не получил мое сообщение?
— О! — сказал Стоун, открывая маленький конверт. В записке говорилось:
ПОЗВОНИ МНЕ ВЕЧЕРОМ, КАК БЫ НИ БЫЛО ПОЗДНО.
— Извини, Билл, я был очень занят, и даже не прочитал его.
— Черт возьми, откуда ты знаешь Дэвида Стармака?
— Я встретился с ним вчера за обедом в доме Вэнса Калдера.
— Только вчера? — Он звонил мне по поводу тебя вчера днем, а это было до того, как ты встретился с ним, не так ли?
— Верно.
— Господи, что же ты делаешь в Голливуде, обедая со звездами экрана и со стряпчими?
— Стряпчими?
— Ты, что, не знаешь, кто такой Дэвид Стармак?
— Мне известно, что у него достаточно влияния в сфере кино бизнеса. Вот и все, пожалуй. Кто он еще?
— Стоун, если это случилось не на Верхнем Ист Сайде между Сорок Второй и Сорок Шестой улицами, то ты не в курсе событий, верно?
— По-твоему, я обязан знать, кто он такой, этот Стармак?
— Ну, может, и нет. Только очень немногие действительно знают, и так случилось, что я — один из них.
— Отчего же он так малоизвестен, при столь большом влиянии?
— Потому что ему так хочется. Все обычно происходит так, как этого желает Стармак.
— О!
— Ей, богу! У нас с ним был вчера разговор. Он позвонил совершенно неожиданно. Хорошо, что застал меня на месте.
— Билл, ты хотел рассказать, кто он такой, этот Стармак.
— Он — князь долбаной тьмы, вот кто он такой.
— Ты взял эту строку из фильма.
— От этого она не становиться менее правдивой, — сказал Эггерс в порядке оправдания.
— Думаю, не становится. Ну, а теперь объяснись, пожалуйста.
— Это началось следующим образом: отец Стармака, носивший имя Моррис, или Мо, в течение тридцати лет был правой рукой Мейера Ланского.
— Шутишь?
— Какие к черту, шутки! Говорят, что он послал своего сына Дэвида учиться на юриста для того, чтобы сделать его респектабельным и полезным.
— И он стал полезным?
— Можешь поверить, что да. Его специальностью было организовать людей в профсоюз. Он был очень тесно связан с Хоффа, Тони Скотто и дюжиной других профсоюзных боссов того времени. В конце пятидесятых годов он отправился на запад и сделался посредником между Голливудскими профсоюзами и работниками киноиндустрии. Он всегда был очень осторожным. Никогда не работал адвокатом, так что никто не мог обратиться в коллегию адвокатов, если кому-то не нравились его методы. С годами, он все больше и больше исчезал из виду, пока не стал практически невидимым, но в то же самое время, город все больше и больше чувствовал на себе его хватку.
— Билл, откуда ты все это знаешь?
— Я знаю все о каждом. Разве ты этого не знал?
— Ладно, тогда расскажи, откуда ты все это знаешь.
— У меня когда-то был клиент, который был связан с ним по бизнесу, так у него нет-нет, да и проскальзывали слова о Стармаке. Ему нравилось рассказывать истории про старые времена. Этот человек умер в начале этого года, но, очевидно, дал Стармаку справку обо мне. Вот почему Дэвид знал, кому позвонить насчет тебя. А теперь у меня есть вопрос к тебе.
— О'кей, валяй.
— Чем, черт возьми, ты сумел столь сильно заинтересовать Стармака за столь короткий срок? Я имею в виду, что знаю тебя гораздо лучше, чем он, но вовсе не проявляю к тебе такого интереса.
