Донор для покойника - [18]

А сейчас он стоял перед окном, наблюдая за улицей внизу и за собой.

* * *

13:00.

Герман выяснил, что он стареет постоянно.

Достаточно было не подходить к зеркалу в течение часа — и разница становилась очевидной. Это напоминало путешествие во времени.

Процесс старения продвигался уже не резкими периодами, как во время похоронной Турне, когда произошел первый неожиданный приступ, — сейчас это происходило постепенно, с одинаковой скоростью. Герман заставлял себя смотреть в зеркало не чаще, чем один раз в час.

В одном из ящиков письменного стола уже давно лежал совершенно новый «Полароид», когда-то кем подарен. Герман собирался применить фотосъемку, чтобы определить, пусть приблизительно, в каком темпе продвигается его старения.

Но вдруг вспомнил, как когда-то в детстве с ним случился неприятный случай, в котором фотокамера сыграла не последнюю роль. С тех пор Герман фотографировался только дважды: для выпускных альбомов: школьного и институтского; причем, в обоих фотографиях получился каким-то испуганным.

Он действительно боялся всего, что напоминает объектив (называл это фотофобией).

Словом, фотоаппарат так и остался лежать в столе.

* * *

18:00.

Герман уже определил, что 1:00 реального времени составляет около полугода для его постоянно стареющего организма.

Правда, вирус вовсе не коснулся зубов и зрения. Зубы только немного пожелтели (причиной был, наверное, налет). А зрение, казалось, не только не утратил былой остроты, а даже немного улучшилось.

Мышцы атрофировались бешеным темпом, как из него, как из резиновой куклы, кто выпускал воздух. От приличной еще утром шевелюры остались клочки седых пуха. Кожа продолжала морщиться — с каждым изучением себя в зеркале Герман думал, что больше уже стареть невозможно, однако каждый раз ошибался.

И конечно, он катастрофически терял вес. Теперь Герман весил не более шестидесяти килограммов, предварительные девяносто (еще два дня назад) казались нереальными. Он часто рвало, ничего не ел и, что наиболее удивляло, до сих пор не мог влить в себя ни капли жидкости.

Преимущественно Герман или стоял, уставившись в окно, или лежал на диване и прислушался к своему телу. Иногда он слышал в ушах сухое потрескивание, будто кто-то морозный день ходил по снегу.

* * *

22:00.

Из зеркала смотрел восьмидесятилетний старик.

Тебе не кажется, что пора хоть кому-то позвонить? — спросил себя Герман. Родителям? Те слишком далеко; и что он им скажет (если они вообще узнают его голос)? Напугать до смерти? Нет.

Друзья? Знакомые? Коллеги? Старые школьные или институтские товарищи? Или… Алекс?

Герман только покачал головой. В выцветших глазах набухли слезы.

Из носа вытекла струйка крови, капая Герману на подбородок, а потом под ноги. Он замер, отрешенно наблюдая, как у тапочек образуется темно-красная, очень густая лужа… пока тугая струя зеленоватой рвоты не ударил изо рта и носа одновременно…

Интересно, что решат патологоанатомы, когда найдут его тело? Кто его узнает? Что сообщат родителям? Что вообще здесь будет происходить? А похороны?.. Кто…

* * *

23:30.

Несмотря ни на что, его голова оставалась ясной.

Он лежал в постели, пытаясь заснуть.

О завтрашнем дне не думал Герман искренне надеялся тихо и безболезненно умереть во сне…

Тогда все и закончится.

* * *

Герман медленно ковылял от остановки трамвая до тест-пункта. Ранее у него это расстояние забрала бы минут десять ходьбы средним темпом. Сейчас же он едва переставлял тяжелые непослушные ноги, часто останавливаясь, чтобы отдышаться. Его тело все сильнее одолевала слабость. Герман шел уже час.

Он так и не умер ночью. Облегчение это не принесло — только какой-то отстраненный удивление… и все.

В зеркале он увидел древнего сморщенного старика, совсем лысого, с впалыми щеками и нездоровым блеском в слезящихся глазах.

Лет под сто.

Проснулся Герман довольно рано, но чтобы собраться и выйти на улицу, потратил почти 2:00. Одеваясь, слышал, как хрустят суставы; звук был такой, как будто его кости ломаются на мелкие кусочки.

Тянуться в его состоянии по результатам теста было, пожалуй, не стоит, ибо уже не имел никакого значения. Но, может, вирус давал ему какой-то шанс.

Но если бы он знал заранее, почему подбора ему стоить, то скорее всего остался бы дома. А теперь было поздно возвращаться назад — он уже почти дошел.

Некоторые из прохожих с интересом оглядывался ему вслед; какая-то женщина (на самом деле она годилась Герману у матери) помогла ему перейти дорогу и, возмущаясь, спросила, осталась совесть у его детей и внуков (может, даже праправнуков), которые отпустили его на улицу самого.

Все могло быть гораздо проще, если бы Герман взял такси. Но он боялся, что во время поездки ему может стать плохо, и водитель тогда отправит его в больницу. Ковыляя пешком, Герман спасался от лиц, которые могли нести за него ответственность.

Хорошие Врачи всегда ждут.

Выяснить результат анонимного теста по телефону он не мог.

Этой ночью Герману снился очередной кошмар.

Он, совершенно голый и весь покрыт коростой, мечется по квартире; его живот раздут, как у беременной женщины, и изнутри что-то пытается выбраться наружу, кусаясь и царапаясь. Германом бросает от стены к стене — это, в его животе, все сильнее прорывается вперед. Он видит, как чьи-то пальцы надавливают изнутри на кожу; она, наконец, не выдерживает дикого напора и начинает рваться в нескольких местах; на пол падают огромные куски темной чесотки, обнажая гнойные раны на его теле, темно-коричневая кровь стекает на пол… Герман сползает по стене; его живот разваливается на куски, как будто из старой стены опадает штукатурка… На пол выплескивается зеленая рвота, из дыры выдвигается облеплена слизью голова и медленно возвращается к Герману. Он может различить только глаза, все остальное заделаны густым слоем зеленого слизи, постепенно сползает, открывая лицо. Герман начинает узнавать. Еще один слой зеленой субстанции стекает вниз… Это лицо двенадцатилетнего Геры — оно уже мертвое…