Донор для покойника - [16]

«Присмотрись, Герман, к этим людям… — настойчиво шептал голос. — Все они когда-то начинали с твоей палаты…»

Сначала Герман не мог понять, чем заняты те, кто шевелится, — их было больше половины, остальные лежали неподвижно на грязных, ничем не застеленных матрасах. Наконец, ему удалось рассмотреть молодого человека двадцати лет, полулежала на кровати. Ее лицо было возвращено в сторону Германа (возникало ощущение, что парень смотрит прямо ему в глаза).

Каждые несколько секунд тот закрывал, а затем снова открывал воспаленные глаза, словно в них попало по горсти соли. Закрыл… открыл… закрыл… открыл… — парень проделывал это с четкой регулярностью метронома — закрыл… открыл… На него было тяжело смотреть; у Германа самого защипало в глазах.

«Что же он делает?»

… закрыл… открыл… раз… два… раз… два…

«ЧТО ОН ДЕЛАЕТ?!» — внутри у Германа зашевелилось что-то мерзкое, поднимаясь к горлу ритмическими волнами. «Ты уже начал понимать, Герман, — снова появился шепот, — разве нет? Однажды, его, как и тебя забрали сюда Хорошие Врачи… Ты уже рассмотрел и прекрасно понял, что он делает… и ЧТО с ним сделали Они… Если он прекратит моргать, — умрет от удушья; он должен делать это каждые пять секунд — днем, и ночью, даже во сне. Наверное, он давно уже умер бы, но у него укрепился рефлекс — он уже никогда не сможет перестать играть в эти смешные жмурки. Похоже, Хорошие Врачи считают смешным, — а ты? Парню просто закоротило в мозгу несколько нервных окончаний…

Но посмотри еще на сидящего за ним…

Герман увидел человека с таким сосредоточенным выражением лица, что оно напоминало маску из окаменелой кожи; на виске поблескивала капелька пота, чуть выше пульсировала напряженная выпирающая жилка. Мужчина смотрел куда-то в сторону, иногда его взгляд перемещался под ноги, а потом возвращался к прежней точки. В правой руке он все время сжимал нечто похожее на резиновую грушу. Правый рукав его грязно-коричневой пижамы был отрезан, из него выпирало распухшее предплечье, что напрягалось и расслаблялось в такт сжатия груши. Казалось, натянутая на гипертрофированных мышцах кожа, может в любой момент лопнуть; натруженное предплечья опоясывала густая сеть огромных вен. Герман заметил, что от груши отходят две трубки: одна прозрачная, очевидно, пластиковая, другая — резиновая. Обе трубки вели в отверстие пижамной куртки на уровне груди, слева. Прозрачной трубой бежала очень темная красная жидкость.

«Теперь у него такое сердце, новое, придуманное Добрый доктор…» — подтвердил шепотом знакомый голос.

Герман был поражен. Наверное, в этом жутком мире Добрых Врачей были возможны абсолютно все эксперименты над людьми, — это был их Мир.

Врач, осматривавший Германа, раз спросил:

— Как вы чувствуете себя?

Герман встрепенулся, словно вышел из транса. Прозрачная стена снова стала обычной.

Что это было? Мгновенное, но лежащее в субъективном времени бред? Может, у него сильный жар? Сколько прошло времени?

Герман перевел взгляд на врача. Его голос звучал вполне нормально, и выглядел тот без намеков на профессиональное безумие — обычный врач в белом халате, немного похож на Айболита из детской книжки.

Герман выдавил кислую улыбку:

— Неплохо, но могло быть и лучше.

— Готовьте пациента к переливанию крови, — сказал он медсестре, которая заглянула в палату.

В Германа защемило в груди.

— Это обязательно? — он попытался поднять голову с подушки, но боль сковывала движения.

— Лежите, — приказал врач, заметив его попытку подняться, и снова обратился к медсестре: — Выясните по анализам группу и резус-фактор.

— Но я… — снова начал Герман.

— Всего несколько часов назад вы перенесли тяжелую, очень тяжелую операцию. Вам нельзя делать резких движений — успокойтесь! — врач сказал это мягко, но последнее слово — с нажимом.

ОНИ СОБИРАЮТСЯ СДЕЛАТЬ ЕМУ ПЕРЕЛИВАНИЕ!

Германа охватил животный ужас.

«Они уже начинают, Герман, — но не будут торопиться…»

Хорошие Врачи.

Он снова перевел глаза на врача. Почему он остался? Почему не пошел вслед за медсестрой?

«Чтобы проконтролировать тебя, чтобы ты ничего не натворил — чего-то, что не входит в их планы».

На круглом лице врача блуждала странная улыбка: сдержанное предчувствие чего-то, что должно было вскоре произойти.

— Может… — нерешительно подал голос Герман, — можно обойтись без этого?

— Что?.. — врач остановился и удивленно посмотрел на него.

— Наверное, переливание не единственный способ… — Герман лихорадочно соображал, подыскивая хоть какие-то аргументы.

— Знаете что, уважаемый, — врач решительно подошел к его кровати. — Давайте каждый будет заниматься своим делом!

Он был небольшого роста, но сейчас возвышался над Германом, как неумолимый великан.

Собрав всю силу воли, Герман сказал, чеканя каждое слово:

— Я не хочу.

Врач медленно приблизил к нему лицо, его глаза округлились. Герман увидел, что у него больше нет ресниц.

— Мне показалось, или вы действительно что-то сказали? — громко прошептал тот.

«Герман, он начинает злиться! И посмотри же на него внимательно — он ненормальный!..»

— Я…

«Он опасен!..»

— Я не хочу… НЕ ХОЧУ!

— МОЛЧАТЬ! — взревел врач. — Здесь я решаю! Если каждый начнет диктовать мне, что делать а что — нет, хотеть чего-то или не хотеть!.. — его глаза постепенно становились выпуклыми, словно стекла. — Ты мой пациент! Мой больной! Я решаю! Понял?! Ты мой, мой!.. МОЙ!!!