Дон Жуан - [31]

Они бы не узнали никогда!

Унылый мир жестокости и скуки

И скорбная печаль была чужда

Их нежным душам, пылким и прекрасным,

Как песни Сафо, пламенным и страстным.

28

Им нужно бы скрываться от людей

И петь, как соловьи в зеленой чаще,

Не ведая пороков и страстен.

Избранники свободы настоящей

Живут одни: чуждается друзей

Орел, высоко на небе парящий,

Вороны же и галки — шумный люд,

Как мы, добычу стаями клюют.

29

Прекрасная Гайдэ с моим Жуаном

На ложе нег вкушали сладкий сон,

Но тайную тревогу, как ни странно,

Порою ощущал невольно он.

Как ручеек в саду благоуханном,

Ее уста шептали; как бутон

Прекрасной розы, забываясь дремой,

Она дышала счастьем и истомой.

30

Как ветер беспокоит иногда

Поток альпийский сладким дуновеньем,

Так наших душ глубокая вода,

Встревоженная странным сновиденьем,

Таинственно томится, и тогда,

Озарена чудесным просветленьем,

Бесчувственна, но, чувством смущена,

Не глядя, видит вечное она.

31

Гайдэ приснилось, что в ночи туманной

Она к скале прикована. Вокруг

Ревут и воют волны океана,

Хватая жертву тысячами рук.

Вот поднялись до уст; ей душно, странно,

Ее томит мучительный испуг,

Вот захлестнули голову… О боже

Но умереть никак она не может!

32

Затем она как будто бы одна

Идет босая: острые каменья

Изрезали ей ноги, и она

Должна идти, идти за смутной тенью

В покрове белом; ужаса полна,

Гайдэ глядит на странное виденье:

Оно молчит, и движется вперед,

И подойти поближе не дает!

33

Сменился сон: пред ней пещеры своды

В уборе сталактитов ледяных;

Века и молчаливая природа

Неутомимо выточили их

Ей косы растрепала непогода,

И слезы из очей ее немых

Обильно льются на крутые скалы

И сразу превращаются в кристаллы.

34

И тут же, хладен, тих и недвижим

И странно бледен, как морская пена

(Когда-то словом ласковым одним

Она его будила неизменно!),

Лежал Жуан, и жалобно над ним

Рыдало море голосом сирены:

Заставить это сердце биться вновь

Уж больше не могла ее любовь!

35

И, странно, ей внезапно показалось,

Что облик дорогого мертвеца

Менялся — в нем как будто прояснялось

Усталое лицо ее отца

И взгляд его недобрый; испугалась

Гайдэ при виде этого лица,

Проснулась — я увидела, бледнея,

Что он, ее отец, стоит пред нею!

Она вскочила с воплем и пред ним

Упала; счастье, ужас и смятенье

Узнать того, кто прежде был любим,

А ныне стал оплаканною тенью,

Боролись в ней с отчаяньем немым

Тревоги, недоверья, опасенья

За милого. (Я тоже пережил

Подобный миг, но я его забыл.)

37

Услышав крик отчаянный любимой,

Проснулся мой прекрасный Дон-Жуан

И, храбростью горя неукротимой

Схватил тотчас же острый ятаган

Но Ламбро, до поры невозмутимый,

Сказал с презреньем' «Глупый мальчуган!

Смирить твою отвагу озорную

Десятку сотен сабель прикажу я!»

38

Но тут Гайдэ воскликнула опять

«Ведь это мой отец! О, „милый, милый

Ему я ноги буду целовать

Он нас простит, как небо лас простило

Отец! Позволь судьбу благословлять,

Которая тебя нам возвратила!

Сорви обиду сердца своего

На мне одной, но пощади его!“

39

Старик стоял спокоен, строг и прям,

Его глаза светились странным светом.

Я думаю, он был взволнован сам

И медлил с окончательным ответом.

Наш юный друг, и вспыльчив и упрям,

Хотел блеснуть отвагой в деле этом;

Он за себя решился постоять

И собирался с честью умирать.

40

„Отдай оружье!“ — Ламбро молвил строго.

Жуан сказал: „Без боя не отдам!“

Старик суровый побледнел немного

И возразил: „Тогда смотри ты сам,

За кровь твою я не отвечу богу!“

И тут, от слов переходя к делам,

Свой пистолет он вынул из кармана

И взвел курок, прицелясь в Дон-Жуана.

41

Как странно звук взведенного курка

Внимательное ухо поражает,

Когда, прищурясь, нас издалека

Приятель у барьера поджидает,

Где нас от рокового тупика

Едва двенадцать ярдов отделяют!

Но кто имел дуэлей больше двух,

Тот потеряет утонченный слух.

42

Нацелился пират; еще мгновенье

И роковой конец бы наступил

И песне и Жуану, без сомненья

Но крик Гайдэ отца остановил:

„Виновна я! Убей без сожаленья

Меня одну! Он вовсе не просил

Моей любви! Смотри! Его люблю я!

Как ты, бесстрашна я, и с ним умру я!“

43

Вот только что бессильно перед ним

Она слезами горькими рыдала,

Но он молчал, угрюм и недвижим.

И вот она опомнилась и встала,

Бледна, стройна, строга, как серафим

Разгневанный. Теперь она сияла

Отвагой; взор ее ужасен был,

Но руку Ламбро не остановил.

44

Так друг на друга черными очами

Они глядели молча; что за сходство!

В неукротимом взоре то же пламя,

В осанке та же сила превосходства.

Он был упрям, она — еще упрямей.

В ней сказывалось крови благородство

Так может гнев и жажда отомстить

Ручную львицу вмиг преобразить.

45

Их сходство проявлялось и в повадке,

И в блеске глаз, и даже в форме рук,

Они имели те же недостатки

И те же добродетели — и вдруг

Все вспыхнуло в жестокой этой схватке:,

Ведь ни один привычный светлый звук

Ни милые слова, ни слезы счастья

Немыслимы, когда бушуют страсти.

46

Отец угрюмый помолчал немного.

Потом, смотря на дочь, заговорил:

„Не я ему показывал дорогу,

Не я ему несчастье причинил!

Свидетель бог, я поступил не строго:

Никто б такой обиды не простил,

Не совершив убийства. Все деянья

Влекут награду или наказанье!

47

Пускай он сдастся! Или я готов

Тебе поклясться этой головою,

Что голову его, не тратя слов,

Снесу вот этой самою рукою!“

Тут свистнул он, и двадцать молодцов