Доминум - [144]

– Я бы все отдал, лишь бы увидеть, как он их попробует выставить! – захохотал я и начал передразнивать надменного заоблачника: – Как вы посмели вломиться сюда?!

Так мы и ковыляли вперед, смеясь и пытаясь отгородиться от ревущего вдалеке пламени. Я даже не помнил, когда мне в последний раз было так искренне весело.

Однако все веселье в мгновение ока оборвалось, стоило нам упереться в кованую ограду.

– Что за чертовщина, – чуть удивленно пробормотал Стефан. – Макс… это что, и есть твой план?

Я не ответил ему, потому как был не в силах. Меня затрясло. Захотелось убежать, броситься прочь, никогда не останавливаясь и не оборачиваясь. Только не здесь. Только не так.

Только не это.

– Макс! – воскликнул Стеф, когда я, игнорируя боль, устремился вперед к дому.

Тому самому пахнущему древесиной дому, в котором меня не было так много лет.

Глава XXXIX Ошибка

Ступени поскрипывали, когда я, медленно хромая, по ним взбирался. Дверь оказалась не заперта. Внутри – прохладная темнота. Здесь до сих пор легко дышалось. Стефан следовал за мной. Он без расспросов все понял, когда увидел настенные фотографии, выхваченные моим фонарем.

– Зачем ты шел сюда?.. – тихо и в никуда спросил я, словно Антарес по-прежнему делил со мной тело.

Пыль толстым слоем лежала на всех поверхностях, паутина стянула люстры и лестничные перила. Я не имел понятия, почему здесь осталась не только вся мебель, но и личные вещи. Мне казалось, мама забрала их, когда продала дом.

Воспоминания разрывали душу на части. Дни, проведенные здесь, были лучшими в моей жизни. Только в летние месяцы отец по большей части был с нами. В остальное время года он редко появлялся дома из-за работы. Или так мне помнилось.

Я провел рукой по маминому клетчатому пледу, висевшему на кухонном стуле. Цветы в вазе давно усохли. Мама выращивала их в саду, который зарос и уныло просматривался сквозь грязное окно. Раньше там краснела клумба с маками. А вот серебряный отцовский лук – спрятан в щели между стеной и комодом, как и всегда. Теперь он был мне по размеру. Его испещряли мерцающие трещины, а плечи украшались перекрестной перевязью из вплавленных синих нитей.

Я хотел было достать его, но взгляд упал на пыльный пол. Я заметил следы, причем совсем свежие. По шее пронесся холодок. Кто-то был здесь до нас. А может, до сих пор прятался где-то в доме?

Меня разъедали непреодолимая тоска, сожаление и отчаяние. Я не хотел идти вперед, но шел, оглядывая до боли знакомые темные стены и отцовские картины. Мы вернулись в коридор с фотографиями. Целая отнятая жизнь. С каждым шагом от меня будто отрывали по куску. Этот процесс начался давно, задолго до слияния с чужим осколком и даже до вступления в протекторы. Весь мой путь заканчивался здесь, все дороги вели исключительно в это место. Конечно, куда же еще?

– Что мы ищем? – спросил Стефан, когда я остановился.

Мне было страшно, будто, соверши я неверное действие – и все пропадет. Навсегда. Я не ответил другу и затравленно посмотрел на вход в гостиную. Оттуда раздался приглушенный шорох.

В эту комнату всегда щедро проникал свет, поэтому глядеть на нее в полумраке было непривычно. Мое пребывание тут казалось запретным и неправильным, и каждый сантиметр дома словно тихо рокотал об этом.

Я замер, уставившись на кресло. В нем сидел незнакомец, скрывавшийся за полотном мрака. Он не двигался, напоминая труп или попросту спящего. Но у живых есть энергия, есть душа, а тут я не ощущал ничего. Луч света вырвал человека из темноты.

Казалось, я заглянул в собственное лицо: оно было несколько старше и отрешеннее, но в остальном…

– Это… – поразился Стефан, отступив на шаг.

Рука дрогнула, фонарь выпал.

– Нет…

Я в потрясении попятился и сшиб лампу. Она с грохотом раскололась, ровно как и мое сознание. Я и сам упал, но ни на секунду не отрывал панического взгляда от кресла.

– Нет, нет, нет, нет!

Ноги сами понесли меня к выходу. Я уже был готов выбежать в коридор, когда Стефан нагнал, схватил и с такой силой впечатал меня в стену, что висевшие на ней рамы задрожали.

– Пусти! – как умалишенный вопил я, отбиваясь.

Лицо Стефа омрачилось. Он накрепко держал меня за мундир и терпел удары.

– Ты никуда не пойдешь, – звенящим от напряжения голосом сказал он.

– Нет! Я не могу! Нет, нет! Отпусти меня!

Протектор влепил мне затрещину. Секундная метель превратилась в горячую пульсирующую боль. Воздуха отчаянно не хватало.

– Пожалуйста… – в отчаянии взмолился я.

– Ты не можешь отвернуться от него, – зашипел он, пристально буравя меня глазами и лишь крепче стиснув ткань мундира. – Не можешь отвернуться от себя. В тюрьме ты помог мне, остался рядом. Потому в долгу я не останусь. Ты обязан завершить начатое. Здесь и сейчас.

Я дышал часто и тяжело, с трудом собирая себя по крупицам. Казалось непосильным заставлять налитые свинцом ноги делать каждый новый шаг. Меня бросало то в жар, то в холод. То в страх, то в гнев. Я мог сердиться, кричать, проклинать всех родившихся за небесами и под ними, но в конце не осталось ничего. Я мог только принять и смириться.

Я заглянул в лицо отцу, которого считал мертвым многие годы.

Словно с тех пор не прошло и дня. Ни единого паршивого часа. На нем была привычная одежда; я даже помнил этот темный жилет: мама много раз пришивала к нему вечно отваливающиеся пуговицы. Отец не постарел ни на сутки. Сейчас он годился мне скорее в старшие братья, чем в родители, – и тридцать пять дашь с натяжкой. Только в тот самый миг мне вдруг стало интересно: а старел ли он вообще, когда был с нами? Я абсолютно этого не помнил!