Доминион. История об одной революционной идее, полностью изменившей западное мировоззрение - [160]

Восемнадцать веков убеждённость христиан в том, что всякая человеческая жизнь священна, основывалась прежде всего на вере в то, что мужчина и женщина были созданы по образу и подобию Божьему. Христиане верили, что божественное можно отыскать не только в обеспеченном и образованном господине, но и в нищем, в преступнике, в проститутке. Дарвин жил в особняке с садами, собственной рощей и теплицей, полной орхидей, но совсем рядом находился огромный город из кирпича и дыма. За полями, по которым учёный гулял, изучая жизнь червей, простиралась столица крупнейшей империи мира, подобная Риму времён Августа. В Лондоне, как некогда в Риме, соседствовали крайние проявления привилегированности и нищеты. Но Великобритания времён Дарвина могла похвастаться тем, о чём в Риме времён Августа никто не мог и подумать: кампаниями, направленными на улучшение положения бедных, угнетённых, больных. Дарвин, будучи сыном двух выдающихся аболиционистов, прекрасно знал, что дало импульс этим движениям. Великое дело социальных реформ было во всех отношениях христианским. «Мы строим приюты для слабоумных, калек, больных; мы сочиняем законы о бедных; наши врачи применяют всё своё искусство, чтобы спасти до последней возможности жизнь каждого» [863]. Но сам Дарвин этими проявлениями филантропии был явно недоволен. Он, как в своё время спартанцы, сбрасывавшие болезненных детей со скалы, опасался последствий, которые ожидают сильных, если они позволят слабым плодиться. «Каждый, кто изучал вопрос о разведении домашних животных, не усомнится ни минуты, что всё указанное было в высшей степени вредно для человеческого рода» [864].

Любому квакеру этот тезис показался бы необычайно удручающим. Ведь именно квакеры зажгли искру, которая превратилась в настоящий пожар, уничтоживший в ходе недавней Гражданской войны институт рабства в США. Квакеры и в Америке, и в Великобритании возглавляли движение за реформу тюрем. Всё, что они делали для меньших братьев Спасителя, они делали для Самого Христа. Как можно было примирить это убеждение с тем, что Коп со смесью презрения и ужаса назвал «дарвиновским законом выживания наиболее приспособленных» [865]? Этот вопрос беспокоил и самого Дарвина. В нём осталось достаточно христианского, чтобы уточнить, что любое предложение бросить слабых и бедных на произвол судьбы – «зло» [866]. Он отметил, что инстинкты, внушающие людям стремление заботиться об обездоленных, сами должны были возникнуть в результате естественного отбора. Следовательно, можно предположить, что с точки зрения эволюции они не бесполезны. Впрочем, сам Дарвин в это не верил. В частных беседах он признавался, что опасается за будущее, поскольку «в современной цивилизации естественный отбор не играет никакой роли» [867]. Христианские взгляды на благотворительность – как бы ни сочувствовал он им лично – представлялись ему вредными. Если продолжить потакать им, придерживающиеся их народы неизбежно выродятся.

А случись это – пострадает весь род человеческий. В чём в чём, а в этом Коп и Дарвин были единодушны. Коп путешествовал на поезде по обширным пространствам Великих равнин, отправлял телеграммы из фортов, построенных посреди владений сиу, и видел их охотничьи угодья, усеянные костями бизонов, убитых из самых современных винтовок. Он знал, что поражение Кастера – лишь случайное отклонение от нормы. Коренные народы Америки были обречены. Наступление белой расы было неизбежно. Это было её «явное предначертание». Везде в мире это было очевидно: в Африке европейские державы планировали поделить между собой весь континент; в Австралии, в Новой Зеландии, на Гавайях не было недостатка в белых колонистах; на Тасмании целый коренной народ уже был доведён до полного вымирания. Как писал Дарвин, «степень цивилизации состязающихся наций представляет, по-видимому, важнейший элемент успеха» [868].

Каково же наиболее убедительное объяснение этих различий между белым и коренным американцем, между европейцем и тасманийцем? Традиционный взгляд христиан на этот вопрос заключался в том, что между двумя людьми разных рас фундаментальных различий нет: оба равно созданы по образу и подобию Божьему. Однако Дарвину его теория естественного отбора подсказывала несколько иной ответ. В молодости он совершил кругосветное путешествие и отметил, что «где бы ни ступила нога европейца, смерть преследует туземца» [869]. К коренным народам он испытывал сочувствие, к белым колонистам – отвращение, но это не помешало ему прийти к суровому выводу: за то время, что существует человек, сложилась естественная иерархия рас. Прогресс европейцев позволил им – поколение за поколением – развить «умственные и социальные способности», превосходящие способности народов более диких. Коп отказывался принять объяснение причин этого, предложенное Дарвином, но признал, что в его выводе что-то есть. Разумеется, люди, как любой другой вид, подвержены непрерывной эволюции. «Мы все признаём, что существуют высшие и низшие расы, – соглашался Коп, – причём к последним относятся те, которые, как мы теперь отмечаем, демонстрируют более или менее сильное сходство с обезьянами». Вышло так, что попытка набожного квакера примирить представления о Боге с представлениями о природе привела его к представлению о людях, которое возмутило бы Бенджамина Лэя. Убеждённость Копа в том, что виды могут становиться совершеннее благодаря собственной воле, позволила ему поверить в то, что одновременно могут существовать разные формы одного и того же вида. Он утверждал, что белые таким образом достигли нового уровня сознания, а другие расы – нет.