Домашний огонь - [23]

– Он балует тебя?

– Да. Моя сестра пошла в отца, она удовлетворяет его честолюбие. А мне досталась вся забота и легкая дорожка в жизни.

– И тебя это огорчает.

– Еще как. А ты – первая, кто догадался об этом.

Она зацепила его стопами под колени, притянула к себе.

– Прежде меня нисколько не волновало, что твой отец сказал о моем. Он был прав – нам всем лучше без Адиля Паши. Но теперь меня это беспокоит. Потому что раз он так сказал, значит, он не умеет прощать. И мне вовсе не нравится, что твой отец не умеет прощать. Вот я и хотела услышать, что с тобой он обходится иначе.

Она принялась целовать его, еще не договорив, осыпала поцелуями его рот, шею, скулы, немножко взвинченно, показалось ему.

Он отодвинулся, по-прежнему сжимая обе ее руки.

– Мы должны об этом поговорить. Да, это правда, он не склонен прощать, особенно тех, кто предает его страну.

– А если бы ты заступился перед ним?

– Ты хочешь, чтобы я попросил его разузнать о судьбе твоего отца?

Нет. Она резко дернула головой. Она знать ничего не хотела. Отец для нее ничто – это бабушке требовалось знать, как закончилась жизнь сына. Может быть, этого хотела бы мать, может быть, Исма. Но не она, не Аника. Ей важно узнать все о нем, об Эймоне. Представить себе, каково быть сыном Карамата Лоуна, увидеть что-то еще, кроме фотографий в альбоме.

– Это как будто два разных человека – он как политик и он как отец. Для меня он бы все что угодно сделал.

– Это хорошо, – сказала она, и в ее голосе прозвучала какая-то новая нота, ее значения Эймон не сумел понять. – Так и должно быть.

Она обняла его, и Эймон постарался от самого себя скрыть облегчение, которое он ощутил, выяснив, что ему не предстоит обращаться к господину министру внутренних дел с запросом о ее отце. Разумеется, если их отношения продолжатся, а он отчаянно этого хотел, придется в какой-то момент признаться отцу, что у него роман с дочерью джихадиста. Но не сейчас. Даже к лучшему, что Аника любит тайны: это упрощает им жизнь.

* * *

Неделя проходила за неделей по тем правилам, которые установила Аника. В часы, когда она заведомо не могла явиться, он ходил на фитнес и за покупками, навещал мать, чтобы та не вздумала заглянуть к нему. Он отказался от уборщицы, которая работала также у его родителей, сказал, что это временно, пока он не зарабатывает сам, и нанял другую женщину, чей телефон увидел в витрине соседнего магазина. Поджидая Анику, он учил урду, и трудности зубрежки вознаграждались ее радостью, когда он предъявлял выученные слова, она пополняла его лексикон выражениями, которые он никогда бы не отыскал в интернете. Она стала посылать ему по электронной почте статьи о контрактном праве, на удивление интересные, они оба с удовольствием выяснили, что недолгий опыт работы снабдил Эймона инсайдерскими знаниями об этом предмете, которые Аника едва ли получила бы из обязательного чтения. Готовили они вместе, поочередно меняясь ролями повара и подручного, всегда очень весело. Тем временем друзья перестали намекать на его «двойную жизнь», перестали и приглашать за город по выходным, в паб вечером пятницы, на пикник в парк или на обед внутри трехкилометрового радиуса, где все они жили. Он понимал, как неприлично полностью жертвовать друзьями, растворяясь в отношениях с девушкой, но в компании приятелей он чувствовал, будто возвращается та бесцельная жизнь, какую он вел до появления Аники – она стала для него и целью, и ориентиром.

– Тебе надо оклематься и вернуться к нам, – сочувственно произнесла его бывшая девушка Элис, теперь собравшаяся замуж за его лучшего друга Макса. Он-таки выбрался к ним как-то вечером в среду, привычная студенческая болтовня, выпей крюшону – и неудобная садовая мебель уже не так впивается в бедра. Несколько стаканчиков спустя он понял: друзья решили, что у него депрессия, вызванная безработицей, ощущением провала, да еще на фоне очередных успехов отца, неустанно покоряющего мир. Это сборище посреди недели в Брук Грин[7] – Элис позвонила ему и настойчиво потребовала назвать день – оказалось спасательной кампанией.

Хелен рекомендовала врача, который без лишней суеты пропишет таблетки; Хари пригласил Эймона в гребной клуб на Темзе; Уилл предложил познакомить его с «фантастической» коллегой, ни на что серьезное девушка претендовать не будет; у Элис имелась вакансия в семейной рекламной фирме, а Макс положил руку ему на плечо и напомнил, что умеет не только развлекать, но и слушать внимательно.

– Я вас всех люблю, – сказал Эймон, искренне: в тот момент он любил здесь все: крюшон, садовую мебель, ухмыляющихся гномов в саду, небо, расцвеченное полосами закатного света. – Но у меня все в порядке, правда. Я просто ушел с радаров и делаю то, что мне по душе.

– Ну, не знаю, – сказал Макс. – Безработный юнец мусульманского происхождения вдруг резко меняет привычки, рвет со старыми друзьями, уходит с радара. И это вот что – пробившаяся за день щетина или ты бороду отращиваешь? Думаю, пора нам обратиться к властям.

– Да-да, прямиком к министру внутренних дел, – подхватил Хари. – По крайней мере, он пил крюшон – не совсем потерянный для общества человек.