Домашний огонь - [25]

– Я веду себя как сумасшедшая чуть-чуть, да? – сказала она. – Прости. Потерпи меня еще немножко. Пожалуйста.

Она притронулась тыльной стороной ладони к его щеке, никогда прежде так не делала. Он наклонил голову, прислонился виском к ее виску, в этот миг любви все препятствия казались устранимыми, даже те, что окружали ее сердце.

4

Свернувшись среди белых диванных подушек, прислушиваясь к шуму дождя за окном, Эймон смотрел, как мужчина танцует на крыше поезда, распевая – на урду, с субтитрами: если твоя голова окутана любовью, то ноги ступают в парадизе. В другой раз Эймон принялся бы подпевать, вполне разделяя эти чувства и стараясь правильно выговаривать слова, а там и Аника бы пришла, но в тот день тяжесть давила ему на плечи. Он выключил видео и снова включил другую запись: его отец выступает перед учениками брэдфордской школы, по большей части мусульманами. Среди ее выпускников – и сам Карамат Лоун, и парочка двадцатилеток, кого в том году убило американскими ракетами в Сирии. Вот он говорит, без бумажки, не стал подниматься на возвышение, ровно по центру стоит, близко от слушателей, школьный галстук подчеркивает, как мало физически изменился король выпускного бала, собственная фотография во весь экран за его спиной, разве что волосы поседели на висках да еще отчетливее проступил в лице волевой характер.

– Вы можете добиться в этой стране всего, чего захотите, стать олимпийским чемпионом, капитаном крикетной сборной, поп-звездой, ведущим телешоу, а если ничего из этого не выйдет, то хотя бы министром внутренних дел. Вы – мы все – британцы, и Британия считает нас таковыми. И большинство из вас тоже так считает. Но тем, кто все еще сомневается, позвольте сказать: не надо выделяться одеждой, образом мыслей, устарелыми формами поведения, не надо присягать на верность чуждой идеологии. Потому что в этом случае к вам будет другое отношение – не из-за расизма, хотя кое-где он еще дает о себе знать, но потому, что вы сами настаиваете на своем желании отгородиться от всех прочих в нашем многонациональном, многорелигиозном, разнообразном Соединенном Королевстве. И подумайте, чего вы себя при этом лишаете.

Прошло уже более суток после этого выступления, а СМИ все не унимались. Политики самых разных убеждений, за исключением лишь крайне правых и крайне левых, восхваляли министра внутренних дел за ту честность, и решительность, и бесстрашие, с какими он боролся и с антимигрантскими настроениями в собственной партии, и с изоляционизмом той общины, в которой вырос. Соцсети пестрели тегом #YouAreWeAreBritish, «ВыМыБританцы», а также ставили тег «волчья стая», #Wolfpack с ближневосточным вариантом #Wolfpak. «Будущий премьер-министр» – слышалось со всех сторон.

Месяц тому назад Эймон был бы счастлив и горд, но сейчас его преследовал голос отца – «не надо выделяться одеждой», – накладывающийся на быстро прокручиваемый ролик: Аника встает с молитвенного коврика, идет к нему в объятия, сбрасывая по пути всю одежду, кроме хиджаба. Если бы такая запись существовала, она бы не сумела передать самое поразительное в Анике – глубокую сосредоточенность, и то, как она внезапно, за несколько шагов, переключалась со своего Бога на Эймона, и как она отдавалась всему, что делала, словно совершенно себя не видя со стороны и не стесняясь – ни в любви, ни в молитве, ни с покрытой головой, ни обнаженной.

Открылась дверь – вошла Аника и сразу, из коридора, крикнула, что идет в душ.

Он уже не чувствовал, как в первые дни, страха, если Аника вдруг не появлялась тогда, когда он ее ждал, как не чувствовал и облегчения, когда она приходила, – он уверился, что она хочет быть с ним. И это наполняло его радостью в любое время дня, подсвечивало каждую минуту, даже когда он, распростершись на диване, вслушивался в различные звуки дождя – вот стучит в окно, а вот шлепает по листьям или звенит по кирпичам. Рядом с Аникой он научился слышать разные звуки мира.

– Слышишь, – говорила поначалу она, это было и командой, и вопросом.

А потом и он стал обращаться к ней с теми же словами: слышишь, тот Лондон, по которому нам еще не довелось бродить вместе, вот перестук камней, разлетающихся из-под газонокосилки на краю двора, вот разный звук проезжающего по улице транспорта – мотоцикл со свистом, минивэн с грохотом, вот голоса подвыпившей английской парочки, тот же тембр, но совсем другие интонации, чем у зарядившихся кофе итальянских туристов. Слышишь, как по-разному скрипит кровать, прислушайся к короткому вскрику разочарования, когда ты уходишь, к протяжному стону счастья, когда возвращаешься. Послушай, как учащается мое дыхание, мой пульс, когда ты вот так притрагиваешься ко мне. По настоянию Аники он стал делать небольшие аудиозаписи, когда оставался один, потом проигрывал ей и просил угадать звуки, соединял их в рассказ о том, как его жизнь идет без нее: открываются и закрываются турникеты в метро, его мать подстригает секатором розовые кусты, громко хлопает дверь недавно оборудованного в доме родителей убежища, мужчины рядком на беговых дорожках в фитнес-центре молча, не признаваясь в том, соревнуются, кто быстрее и кто выносливее, диалоги с интернет-учебником урду, собственные руки, подводящие Эймона к кульминации, пока он думает о ней. Когда он спросил ее, отчего же она ему не приносит звуки своего дня, Аника пожала плечами и сказала, пусть-ка он сам придумает для нее игру, нечего заимствовать ее правила. Но его ум был непригоден д ля таких изобретений.