Дом волчиц - [92]

Амара съеживается от стыда. Руфус твердо намерен превратить их жизни в сюжет пьесы Плавта, согласно которому она должна оказаться подходящей ему свободнорожденной невестой. В его воображаемом мире их разделяет не снобизм, а трагедия.

Луций вежливо покашливает.

— Возможно.

— Это вполне вероятно, — лениво произносит Квинт. — В конечном счете кто угодно может попасть в рабство, если не является римским гражданином.

Друзилла меняет тему, прежде чем Руфус успевает возразить:

— Не согласитесь ли вы для нас спеть? Дидона, Амара говорила, что у тебя чудесный голос.

— Только если ты сыграешь на арфе, — отвечает Амара.

— О да, пожалуйста! — восклицает Дидона. — Я так давно хочу послушать твою игру!

Девушки изображают ложную скромность и неохоту, делая друг другу небольшие комплименты и флиртуя с мужчинами в ожидании, пока служанки Друзиллы принесут ей арфу. Дидона и Амара опускаются на ложе рядом с ней. Все выглядит естественно и непринужденно, хотя в действительности они репетировали весь день. Вдали от мужских глаз они полностью отдавались музыке и подбирали самые эффектные позы, пока хозяйка развлекала их шутками над своими любовниками. Поначалу Амара удивлялась доброте Друзиллы, но теперь ей ясно, что постоянный поток гостей позволяет девушке сдавать комнаты и устраивать вечера, поддерживая свою репутацию одной из самых желанных помпейских куртизанок.

Друзилле нет причин бояться, что ее затмит Амара или Дидона. Искусная арфистка, она демонстрирует изящные руки и тонкие пальцы. Соревнуясь с ее чувственным мелодичным голосом, девушки начинают петь еще лучше. Мужчины, вольготно расположившись на ложах, с довольным видом пьют вино и пересмеиваются. Амара с благодарностью замечает, что Руфус почти не смотрит на других девушек, в то время как остальные бесстыдно разглядывают избранниц друг друга.

Вечер проходит в приятной атмосфере. Яства хороши, если не роскошны, а вино льется рекой. Мужчины устраивают шуточный рукопашный бой, который развлекает Руфуса, а Квинта приводит в нездоровый азарт, и, все больше пьянея, цитируют друг другу стихи и выдумывают собственные рифмы. К радости Амары, Луцию явно понравилась Дидона, хотя она и подозревает, что он, в отличие от Руфуса во время их первой встречи, вовсе не находится в поисках любви. Амара прикасается к своим новым серьгам, которые он ей подарил, и чувствует, как они слегка покачиваются. Хранящаяся в его комнате деревянная шкатулка день ото дня наполняется подарками, и все эти сокровища принадлежат ей. Она вкладывает руку в его пальцы и поглаживает его ладонь, пока он добродушно улыбается над очередной остротой Квинта.

Амаре хотелось бы поделиться удачей и с другими подругами, но ей сложно представить, как повели бы себя на подобном вечере Бероника или Виктория. Эта мысль будит в ней чувство вины. Виктория, скорее всего, держалась бы слишком доступно и легко могла устроить танцы с раздеванием, как на Виналиях. Тем самым она нарушила бы баланс, сорвав завесу, скрывающую истинные намерения, стоящие за подобными ужинами.

— Пожалуй, пора в кровать, — говорит Квинт, с наслаждением потягиваясь. Можно подумать, что хозяин дома — он, а не Друзилла. — Иначе я буду неспособен ни на что, кроме сна.

— Надеюсь, ты не посмеешь мертвецки уснуть под моей крышей, — отвечает Друзилла. — Не могу представить себе худшего оскорбления.

Все смеются, и мужчины, пожелав друг другу спокойной ночи и прихватив каждый по девушке в качестве трофея, расходятся по комнатам.

Дом Друзиллы уступает в размерах и роскоши особнякам ее клиентов, но он удобен и элегантно отделан. Все комнаты, которые видела Амара, расписаны любовными сценами на мифологические сюжеты. Она обычно проводит ночь в покоях над маленьким двориком и столовой, украшенных росписью с изображением Леды и лебедя.

Служанка провожает Руфуса и Амару в спальню. Он начинает раздевать ее, даже не дожидаясь, пока девушка разожжет все лампы. Амара не впервые замечает, что Руфус зачастую словно не видит прислуживающих ему рабов. В его особняке Виталио без доклада заходил в спальню, чтобы принести им вино или фрукты, даже когда они были в постели, пока Амара не попросила, чтобы он больше так не поступал.

«Он об этом ничего не думает!» — возразил тогда Руфус, но Амара в этом сильно сомневалась. Однажды, пока Руфус разглагольствовал об очередной пьесе, Виталио взглянул на нее как раб на такую же рабыню, и ей сразу стало ясно, что она ему не нравится. Необходимость прислуживать ей возмущала его, хотя она до сих пор не понимает почему.

К ее облегчению, этим вечером они не успели перейти к ласкам до ухода служанки. В последнее время Амаре стало сложнее притворяться перед Руфусом. Его чувства к ней кажутся искренними, но ей сложно представить, что произойдет, если она попытается удовлетворить собственные желания или хотя бы намекнет, что они у нее есть. Проще ублажать его и изображать самозабвенное наслаждение. Она знает, что Сальвий в конце концов остыл к ней как раз потому, что оказался неспособен доставить ей наслаждение, хотя сам просил ее не притворяться.

Больше всего ей нравятся минуты после секса, когда Руфус объясняется ей в любви и обнимает ее так, словно никогда не отпустит. Она не слишком верит его словам, понимая, что он не может любить ее как равную, так же глубоко, как она любила свою семью и любит Дидону. И все-таки ей никогда не надоедает слушать его признания.