Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны - [62]
Все нервничали из-за наступавшего Рождества (1929). В прошлом году все прошло ужасно. Уже в ноябре Людвиг написал Гермине и Паулю, что каждый должен привести с собой друга, чтобы ослабить напряжение. Никто не хотел видеть Джерома, тот был в двойной немилости: из-за того, что потерял состояние жены и что в последний раз вел себя ужасно. Гретль переживала, что семья относится к нему с такой неприкрытой враждой, но в конце концов ей удалось уговорить Людвига, чтобы его позвали. Жена строго наказала Джерому вести себя хорошо, и он справился. Рождество на сей раз прошло мирно и душевно, и Джерому хватило совести поздороваться с мальчиками Застроу в первый раз в жизни.
46
Еще о характере Пауля
КАЖДЫЕ полгода-год Пауль ездил в Англию к подруге, Марге Денеке. Они были близки, хотя, кажется, не были любовниками. У нее на столе стоял силуэт Пауля в рамочке, который он прислал ей, подписав: «Кажется, я выгляжу очень глупо». Марга, на пять лет старше Пауля, была по происхождению немкой, но выросла в Англии. Музыковед и хорошая пианистка, она играла с Кларой Шуман, а в молодости училась с Евгенией Шуман. С сестрой Хеленой, занимавшейся германистикой, они унаследовали небольшое состояние от отца, богатого торгового банкира, и жили на готической вилле под названием Gunfield недалеко от колледжа Леди-Маргарет-Холл в Оксфорде. Там, в просторной музыкальной комнате, Марга и Хелена организовывали концерты Оксфордского общества камерной музыки.
Между Денеке и Витгенштейнами было множество связей, а потому и возможностей познакомиться у Пауля и Марги было немало. Например, через Евгению Шуман и Мари Филлунгер. Марга еще и коллекционировала рукописи Мендельсона (у Пауля было несколько), ее мать дружила с родственником Карла скрипачом Иоахимом, а сама она дружила с кларнетистом Рихардом Мюльфельдом и скрипачкой Мари Зольдат-Рёгер, постоянными гостями и приглашенными музыкантами в Пале Витгенштейн.
Много лет подряд Пауль проводил с ней и еще несколькими близкими друзьями каникулы, играя музыку и гуляя на природе в Оверстранде, в СентМаргарет-эт-Клиф недалеко от Дувра и в Саутволде, на побережье Северного моря. Ему нравилась природа и он очень хорошо в ней разбирался, знал названия животных и растений на немецком, английском и французском языках. Он обожал закаты и море, замечал мельчайшие детали. По словам Марги, прогулки успокаивали его нервы. В этом смысле он отличался от Людвига, который гулял не для того, чтобы развеяться или из любви к природе, а чтобы обсудить свои идеи. Людвигу нужны были товарищи, которые могли принять участие в обсуждении, а не только слушать. «Я помню, — писал один из его друзей, — как трудны для ума и утомительны могли быть такие прогулки»[314]. Пауль же не любил нарушать наслаждение природой глупой болтовней и отказывался гулять более чем с одним человеком по той причине, что «разговаривать втроем утомительно». Марга вспоминала:
Дождь не принимали во внимание. Он презирал любого трудоспособного человека, который позволял дождю помешать своим планам. В выходной мы отправились в Дуврский замок и совершенно промокли на продуваемых насквозь утесах вдалеке от дома. Он заявил, что мы достаточно поговорили. Весь долгий путь до СентМаргарет-эт-Клифф он шел впереди, а я семенила за ним, как промокшая собачка[315].
Пауль каждый день гулял подолгу, и если кому-то хватало духу составить ему компанию и пройтись, например, пять километров до ресторана на Манхэттене, совершить марш-бросок по Белым горам Нью-Гэмпшира или взобраться на вершину горы Шмиттенхёэ близ Целль-ам-Зее, его товарищу следовало не отставать и молчать. Если представлялась такая возможность, он мог еще и пойти поплавать утром. По вторникам он отказывался от еды и обычно шел в кино, театр или на концерт, чтобы отвлечься от голода. Пока продолжался фильм, он спокойно сидел и смотрел. За несколько минут до конца он обычно вставал и уходил, вне зависимости от того, понравился ему фильм или нет.
Он был из тех, кого немцы называют weltfremd — жил в собственном мире, совершенно отрешенный от мелочей повседневной жизни и не особенно вникая, как устроен быт. Одна из его учениц вспоминала:
Он не походил ни на одного человека, кого я когда-либо знала. Вскоре после того, как он приехал в Нью-Йорк, я пошла к нему на урок в гостиницу в центре города, где он временно остановился. После урока он вышел вместе со мной. По пути вниз в лифте он сказал, что находится в отчаянном положении: ему нужна еще одна пара обуви, а венский секретариат [персонал Витгенштейнов] не торопится что-нибудь прислать. Когда я спросила его: «Почему бы вам не купить обувь здесь, на 5-й авеню?», он посмотрел на меня в полном изумлении и воскликнул: «Какая прекрасная идея! Я никогда об этом не думал»[316].
Немало историй подтверждают непрактичность Пауля: однажды он пытался привести в действие лифт с помощью ключа от входной двери и не мог понять, почему он не работает; запутался в веревке, на которой ученая книга висела на его шее; шел по улице в шляпе, все еще прикрепленной к шляпной коробке, в которой ее принесли; а когда в аэропорту Монреаля с ним поздоровался его американский агент, Бернард Лаберг, толком его не разглядел и ушел с посторонним человеком — болтая о вечернем концерте и пытаясь сесть в его машину, пока Лаберг отчаянно бегал в его поисках по аэропорту. На обеде в честь Пауля хозяйка вошла в столовую с огромной кастрюлей гуляша. «Это, — с гордостью объявила она, — было приготовлено специально для вас». Пауль любезно ее поблагодарил, поставил блюдо прямо перед собой и съел почти все, в то время как остальная компания — слишком вежливая, чтобы протестовать — смотрела в тревожном изумлении. Он был серьезным человеком, но не без чувства юмора. Он обладал даром без подготовки выдавать забавную бессмыслицу. Леонард Кастл, один из его американских учеников конца 1940-х годов, вспоминает его как «самого очаровательного человека… Он был моим творческим и духовным отцом и, несомненно, оказал огромное влияние на мою жизнь»
