Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны - [63]
Пауль был неспособен на лицемерие. Он всегда говорил прямо, и это часто приводило к проблемам. Марга, которая его не боялась и относилась к его эксцентричности спокойно, признавала, что с ним было «тяжело… но наше знакомство переросло в добрую дружбу. Он был предан друзьям, а я была старше и могла придержать язык, когда он выходил из себя»[318]. Нелегко было угадать, когда или почему Пауль выйдет из себя, но грозовые облака всегда маячили на горизонте, и, будучи близким другом и главным миротворцем, Марга понимала, что ей «было чем заняться». Она разрешала недоразумения между Паулем и менеджером в гостинице, Паулем и кондуктором в автобусе, Паулем и любым количеством ее друзей. Об одной такой истории вспоминают со смехом:
Однажды вечером в Саутволде я попросила Пауля сыграть приходскому священнику, который любезно одолжил мне фортепиано, чтобы Пауль мог сесть за мое. Когда священник с женой пришли, Пауль едва на них взглянул, оторвавшись от книги, и с недовольным видом обрушился на фортепианный стул и исполнил почти что дикую переработку Годовского «Варшавского этюда» Шопена. Потом он без церемоний вдруг вышел из комнаты. Сестра пришла в ужас: «Вот грубиян!» На следующий день Пауль ответил на мой упрек, что он сыграл, как я просила, но вовсе не обещал присоединиться к нашим пустым разговорам. Выступая миротворцем, я вручила пастору букет гвоздик от Пауля. Ко мне отнеслись дружелюбно. Извинения им не понадобились. Вечер был прекрасным, игра чудесной. Они сочли само собой разумеющимся, что такое поведение — всего лишь способ покрасоваться[319].
Пауль знал, что с трудом ладит с другими, и поэтому, несмотря на обаяние, эрудицию и жизненную энергию, искал одиночества. Он никогда не останавливался в чужих домах и настаивал, чтобы его со слугой, Францем Калхшмидтом, поселили в ближайшую гостиницу и поставили туда фортепиано; он виделся с друзьями только когда ему было удобно. Путешествуя на поезде, даже с семьей, он мог заказать себе отдельный вагон. Один из его учеников, дирижер Стив Портман, вспоминает, что Пауль был словно облечен в «панцирь, как доспехи, который не позволял ему взаимодействовать с другими людьми — но никто его не осуждал, ведь у него был авторитет, которым обладали очень немногие»[320]. Портман был из бедной проблемной нью-йоркской семьи. Пауль занимался с ним бесплатно. Однажды на Рождество он подарил ученику дорогой галстук. «О, у меня никогда не было ничего подобного!» — воскликнул Портман. «Я не дарю хлам!» — ответил Пауль. «Я вспоминаю о Пауле Витгенштейне с теплом, — говорит Портман, — он не мог быть более обходительным и отзывчивым человеком».
Пауль пригласил Маргу составить ему компанию в туре по Голландии в апреле 1929 года. Она спросила, можно ли взять с собой друга, Майкла Линдсея, сына ректора Баллиол-колледжа (позже лорда Линдсея Биркерского), на что Пауль согласился. В целом они хорошо проводили время, пока Марга не позвала слугу Пауля в кино, заметив, что он выглядит уставшим и одиноким.
Пауль был возмущен. Посмотрев на меня с неподдельным гневом, он сказал: достаточно и того, что я взяла Майкла, но то, что я хочу подружиться с его слугой, совсем ни в какие ворота не лезет. Он закричал: «Полагаю, ты способна выбрать — я или Франц». Я поспешно перебила его: «Если уж на то пошло, то я выбираю тебя»[321].
Несложно понять, почему многие не любили Пауля и Людвига из-за их прямоты, но оба притягивали внимание, и у каждого была клака преданных поклонников. Советуя другу навестить Пауля и Людвига во время поездки в Вену, известный композитор и критик Дональд Фрэнсис Тови писал:
Думаю, они оба по-настоящему великие люди; столь же полные жизни, как Диккенс (полное собрание сочинений которого Пауль Витгенштейн, кажется, может цитировать наизусть). Людвига я встречал лишь однажды. Надеюсь, я не ошибаюсь, считая Пауля близким другом; я говорю осторожно только потому, что людям моего возраста не следует злоупотреблять доверием молодого поколения[322].
Те, кто дружил с Паулем и замечал не только неврозы и вспыльчивость, считали его преданным, щедрым и добросердечным. Он имел обыкновение посылать друзьям по почте подарки-сюрпризы: музыкальные инструменты, ценные рукописи, посылки с едой и деньги. Он никогда не брал с учеников плату за уроки, которым посвящал себя целиком, а однажды подарил ученику несколько тысяч долларов, чтобы тот мог поехать на фестиваль в Сполето в Италии.
В 1944 году в школьном эссе Леонард Кастл, его лучший ученик того времени, написал: «Он все еще заставляет меня дрожать, когда я совершаю малейшую ошибку. Но за этим нравом прячется добрейшее сердце»[323], а четырьмя годами ранее еще одна ученица, Филиппа Шуйлер, записала в дневнике: «Он закричал, и я расплакалась. Тогда он сказал: „Дорогая, не бери в голову, если учитель немного вышел из себя. Он не может сдержаться!“ Потом, когда уходишь, он тебя целует»[324]. В добрых воспоминаниях о Пауле, написанных вскоре после его смерти, Марга заключает:
Личность Пауля незабываема. Те, кто его встречал, постоянно это чувствовали; часто это впечатление сдерживало контакт. Крайне чувствительный к своему физическому недостатку, он сделал самостоятельность правилом жизни и перенес трагедию с мужеством. Тем, кого он считал друзьями, он был самым преданным другом
