Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны - [56]
Вернувшись с военной службы в 1918 году, Пауль стал замкнут и осторожен по поводу своей будущей карьеры пианиста. Ходили слухи, что он побрился налысо и заперся в отдаленной комнате Пале, где репетировал по девять часов в день, отказываясь кого-либо пускать, даже слуг, которые получили строгий приказ проталкивать еду через щель в двери и тут же уходить. Это было преувеличением. Он правда очень коротко постригся, как в Сибири. Также верно, что напряжение от игры на фортепиано одной рукой заставило его радикально пересмотреть технику, и что с августа 1918 до апреля 1922 года он не давал масштабных публичных концертов. По всей видимости, именно об этом периоде жизни Пауля Гермина пишет, что он был настолько близок к самоубийству, что «возможно, это чистая случайность, что [он] остался в этом мире и в конце концов примирился с жизнью»[281].
Его переполняли сомнения, сможет ли он вообще когда-нибудь выступать с одной рукой. Он дал несколько частных концертов в Пале на Аллеегассе, и его поддерживал вечно полный энтузиазма учитель Йозеф Лабор, продолжавший потчевать Пауля новыми работами: одни были специально написаны под него, другие, изначально написанные для двух рук, — переложены для одной. В их число входили два трио, квартет, квинтет-дивертисмент, третий концерт для пианино и сольная «Фантазия» для фортепиано.
Однако Пауль знал, что он на одном Лаборе долго не продержаться, но найти что-либо еще было сложно. Пытаясь подобрать концертный репертуар, он прочесывал антикварные музыкальные магазины Парижа, Вены, Берлина и Лондона — искал произведения, написанные для левой руки. Как и следовало ожидать, он нашел лишь горстку: две короткие работы Скрябина, написанные после того, как он потянул запястье правой руки, аранжировку Брамса, написанную для Клары Шуман, шесть этюдов Сен-Санса; аранжировку Шопена от Годовского, полтора произведения Шарля Алькана и несколько посредственных вещиц неизвестных и неталантливых композиторов, таких как Александр Драйшок, Адольфо Фумагалли и граф Зичи. Что касается его собственных переложений произведений Моцарта, Мендельсона, Листа, Вагнера и других, то он потратил на них немало времени и усилий и, по мере того как они помогали ему улучшить технику, одним из первых понял, что они не особенно хороши. И кроме того, это были переложения, и как таковые являлись компромиссными версиями оригинальных работ. «Интересно, но оригинальные лучше», — скажут люди. Для карьеры Пауля с одной рукой оставалась одна надежда: новые работы великих композиторов.
29 июня 1922 года Йозеф Лабор праздновал 80-летний юбилей. По этому поводу в Вене неделю исполняли его музыку, а кульминацией стала премьера мессы, которую он сочинил в 1918 году, в церкви святого Иосифа в Лаймгрубе. Пришли все Витгенштейны. За четыре дня до этого Пауль участвовал в концерте в честь Лабора в церемониальном зале Хофбургского дворца, и 23-го «очень мило» выступил с Венским женским симфоническим оркестром под руководством Юлиуса Ленерта с концертом, который Лабор сочинил для него в 1915 году. Впрочем, композитор заболел и не смог прийти. Друзья боялись, что он умирает.
Здоровье Лабора год за годом ухудшалось, и теперь (если не раньше) стало очевидно, что покровительство Витгенштейнов не сделает его всемирно известным при жизни, что ему осталось сочинить не так много и что карьера Пауля не состоится, если играть только его музыку. Имя Йозефа Лабора в концертной программе даже тогда предвещало полупустой зал, и хотя Пауль играл его музыку невероятно страстно, публику она часто приводила в недоумение. Даже Людвиг признал, что его музыка была «сложнее всего остального»[282] и потому «особенно тяжела для понимания».
И хотя все уже ожидали известий о его смерти, гомеопат посоветовал слепому старому мастеру сменить диету, и тому вдруг стало лучше. Витгенштейны были вне себя от радости. «Лабор вновь хорошо себя чувствует!»[283] — заявляла Гермина, а мать восторженно ей вторила: «Трудно оценить чудо, которое совершил гомеопат. Полная смена диеты немедленно улучшила его самочувствие и настроение, и Лабор стал таким же, как раньше, молодым музыкантом»[284].
И действительно, Лабор так хорошо себя чувствовал на новой диете, что немедленно начал работать над еще одним фортепианным концертом для Пауля.
