Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны - [34]
Прошли месяцы, из Ватикана не было новостей, и терпение фрау Витгенштейн истекало. В конце мая она сообщила: «У меня хорошие новости от Пауля, которые касаются его здоровья, но ни словечка об обмене. Какое разочарование!»[145]Когда она узнала, что его вызвали к коменданту тюрьмы и приказали на месяц изолировать, она была вне себя от гнева. Причины этого дисциплинарного взыскания неизвестны, хотя, возможно, он был одним из одиннадцати офицеров, наказанных за то, что не сообщили о готовящемся побеге. Какова бы ни была причина, Пауль, новичок в Крепости, не имея пианино и пребывая в унынии, тяжело это перенес. Гермина поделилась с Людвигом:
Мама, конечно, очень расстроилась, и очень повезло, что Пауль говорит о доброте датского консула, которому он обязан привилегированным отношением. Он пишет с юмором, что хотя бы немного смягчает в целом печальное впечатление[146].
Еще одной причиной тревоги был тон писем Пауля: он начал делать опасно подрывные замечания, которые, как боялась фрау Витгенштейн, могут вызвать неприятности со стороны тюремных властей. В одном из них, которое по счастливому стечению обстоятельств, кажется, прошло мимо внимания русских цензоров, он писал, что единственное, что его по-настоящему волнует, это победа Австрии в войне, и что он охотно пожертвует миллион золотых крон, чтобы поддержать австрийские войска.
Единственное, о чем Пауль не писал, поскольку знал, что это серьезно встревожит мать, это эпидемия тифа, разразившаяся что среди заключенных. Эта болезнь, косившая всех без разбора, нависла над Крепостью как неописуемый ужас. Ее переносили вши, а Пауль считал, что они его не трогают. Следом за первыми симптомами — лихорадкой и невыносимой болью в мышцах и суставах — начиналась темно-красная сыпь, которая быстро распространялась от таза и плеч по всему телу. На вторую неделю инфицированный переставал контролировать кишечник и начинал бредить. Через несколько дней он чаще всего умирал. К Пасхе 1915 года эпидемия достигла пика, каждый день из Крепости в больницу увозили двадцать — тридцать мужчин. Никто из них не возвращался. Из двух омских больниц ни одна не могла справиться с ежедневным поступлением больных из областных лагерей, а доктора, медсестры и санитары сами становились жертвами болезни. Один особенно возмутительный инцидент зафиксирован в дневнике Ганса Вейланда, австрийского офицера, интернированного в Красноярск:
Мужчины лежат бок о бок, тесно прижатые друг к другу на многоуровневых рядах нар. Отвратительная, почти сладкая вонь такая густая, хоть ножом режь. С потолка непрерывно капает вода… Поздно вечером ко мне подошел охранник с приказом от коменданта лагеря: в тифозную больницу немедленно требовались пять санитаров; прежние заболели или умерли… Внезапная тишина; все задумались; все опустили глаза. Это сообщение — дорога к смерти, верное расставание с семьей, женой, детьми, жизнью. Никто не хотел идти. Я повторил приказ и объяснил, что этот долг выполнить необходимо. Из-за сырого тумана нельзя было оглядеть все помещение; едва можно было разглядеть лицо соседа. Можно было расслышать дыхание и стук сердец в тишине. Потом молодой парень из Судетов вызвался с нар: «Я пойду; это необходимо». Он подходит ко мне и тихо говорит, что его мать — старуха, но если ему суждено умереть, его брат скорее всего вернется с войны и присмотрит за ней. Его примеру последовали, не сказав ни слова, еще четверо мужчин. Они пошли в больницу, заменили санитаров, заболели и все пятеро умерли. Герои![147]
29
Надежда на спасение
Летом 1915 года, после нескольких месяцев долгих тяжелых переговоров, первую партию больных и раненых заключенных вывезли из России, но Пауля Витгенштейна, чье имя числилось в списке с января, среди них не было. Мать посылала ему слишком много денег, и русские, которые их перехватывали и воровали, боялись лишиться своих доходов. Тем временем двое пленных, сидевшие в Крепости с Паулем и попавшие на обмен в Омске, приехали к фрау Витгенштейн в Вену. Одного из них, капитана Карла фон Лиля, ранило в сентябре 1914 года, и когда он лежал на земле не в состоянии двинуться, вражеский солдат его искалечил: отрезал два пальца на правой руке и четыре на левой. «Этот удивительный человек, — писала Леопольдина Людвигу, — находится в прекрасном расположении духа, несмотря на то, что перенес все возможные операции, чтобы поставить протезы»[148]. Капитан фон Лиль рассказал фрау Витгенштейн, что когда он видел Пауля в последний раз, тот выглядел хорошо, был здоров и весел, что он достаточно хорошо изучил русский и может переводить газеты тем, кто не добился таких успехов, что он преподает французский бывшему однокласснику из его старой школы и что оба — и учитель и ученик — относятся к урокам очень серьезно. Леопольдина писала:
Я была невероятно счастлива, что офицеры говорили о Пауле с большим уважением и любовью и хвалили его за доброту, порядочность и преданность идеалам. Капитан фон Лиль спросил Пауля, хотел бы он, чтобы война никогда не разразилась и он не потерял руку, но Пауль ответил, что пусть все идет так, как идет. Это действительно прекрасно!
