Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны - [32]

Каждый день в течение трех месяцев Пауль занимался за обшарпанным расстроенным пианино. Одни утверждают, что пианино притащил в гостиницу сердобольный конвойный, другие — что оно, никому не нужное, пылилось в чулане. Пауль намеревался переложить для левой руки столько пьес, сколько сможет вспомнить, создавая готовые для исполнения версии. В конце февраля он написал матери, что чувствует себя «превосходно» и что если бы ему позволили остаться в гостинице, у него были бы все основания чувствовать себя счастливым. Фрау Витгенштейн написала младшему сыну: «Кажется, Пауль усердно работает. Какое счастье для него!»[137] Гермина не была так уверена, она боялась, что если Пауль не справится, то это его уничтожит. «Ты был совершенно прав, предположив, что он уже составил мнение о своей беде, — писала она Людвигу, — и хотя я все еще боюсь, что по-прежнему единственная его цель — стать виртуозом, тем не менее я счастлива, что ему не нужно искать абсолютно новое поле деятельности»[138].

В начале апреля 1915 года Пауль был уже настолько уверен в своей игре, что послал матери через консула Вадстеда, датское министерство иностранных дел и Отто Франца письмо, в котором просил ее поинтересоваться у Йозефа Лабора, не напишет ли он фортепианный концерт для левой руки. Людвиг, приехав по службе с фронта в Вену, провел у Лабора в его квартире на Кирхенгассе два дня, 4 и 5 января, и идея о фортепианном концерте для левой руки (нечто невиданное для того времени) вполне могла прозвучать в беседе композитора и философа, по крайней мере, когда фрау Витгенштейн передала просьбу Пауля Лабору, он ей ответил, что уже какое-то время работает над концертом.

Из-за слепоты Лабор не мог записывать собственную музыку; он сочинял за фортепиано на ощупь, хорошо ориентируясь в клавиатуре и запоминая каждую партию, а потом играя ее заново помощнице, которая записывала на слух. В юности этим занималась мать композитора, потом — сестра Жозефина, а с 1900 года это всегда делала его обожаемая ученица по имени Розина Менцель. В середине мая фрау Витгенштейн сообщала, что «дорогой Лабор полностью погрузился в сочинение музыки для Пауля — трогательно видеть, как радостно и с какой любовью он окунулся в работу»[139]. Он намеревался создать Konzertstück, короткое произведение наподобие концерта в тональности ре мажор, состоявшее из вступления, пяти вариаций оригинальной темы, интермеццо и каденции в импровизационном стиле. Он хотел послать готовый концерт Паулю в Сибирь, но обстоятельства изменились, и партитура, завершенная в июне 1915 года, осталась в Вене до его возвращения.

К концу марта письмо консула Вадстеда в Королевское датское посольство в Петрограде перехватили русские. В нем содержались жалобы на обращение с австро-венгерскими заключенными в Омске — жалобы, с которыми Вадстед уже обращался к Алексею Плавскому, коменданту тюремных лагерей в Омске. Генерал Плавский, желчный старик, из боязни, что новости о грубом и незаконном отношении к заключенным привлекут внимание властей, организовал против Вадстеда заговор, обвинив его в том, что он немецкий шпион. В деле участвовали фальшивые свидетели. Молодого австрийского офицера, заключенного в той же гостинице, что и Пауль, приговорили к смерти как сообщника. На датское посольство в Санкт-Петербурге оказывали давление, призывая закрыть консульство в Омске и отозвать консула Вадстеда. По чистой случайности инцидент привлек внимание принцессы Кунигунды фон Крой-Дюльмен, неугомонной немецкой аристократки, которая пошла добровольцем в Красный Крест инспектировать лагеря для военнопленных. Выйдя за рамки своих обязанностей, принцесса наняла на собственные деньги известного русского адвоката, которому удалось раскрыть заговор Плавского и заменить австрийскому офицеру смертный приговор на двухмесячное заключение.

К сожалению, счастливый поворот событий произошел слишком поздно, и Пауля и других офицеров перевели из маленькой гостиницы в лучше охраняемый и куда более мрачный лагерь в центре Омска. Стратегия русских была такова: обходиться с заключенными славянского происхождения более снисходительно, чем с немцами. Считалось, что славяне могут перейти на их сторону и сражаться за русскую армию против габсбургских войск. Изначальный план заключался в том, чтобы содержать их в Европейской части России, чтобы предателей среди них можно было быстро и легко отправить воевать против австрийцев на Галицийском фронте. Немецких и австрийских военнопленных — «германцев», как называли их русские, — отправляли в Сибирь и дальше на восток, но, учитывая огромное их количество, а также неподготовленность и коррупционность русской системы, тысячи славян оказались вместе с «германцами» в Сибири. Генерала Морица, начальника штаба Омского военного округа, обвинили во время заговора против Вадстеда в том, что он с подачи датского консульства разместил австрийских и немецких офицеров наилучшим образом, а более жестокие, карательные тюрьмы переполнил славянами (вопреки официальной политике). Обеспокоенный тем, что его немецкая фамилия и дружеские связи с консульством Вадстеда вызовут подозрения у русских властей, Мориц поспешно приказал всех размещенных в гостиницах и частных домах «германцев» перевести в более суровые лагеря, чтобы славяне-военнопленные заняли их место. Для Пауля и других офицеров из номеров Степановской это был жестокий удар.