Дом вампира и другие сочинения - [8]
О романах положительно отозвались Томас Манн, Гертруда Эзертон, Герман Зудерман, а также синклит психоаналитиков и сексологов — Хиршфельд, Штейнах, Брилл, Штекель, Эллис. Только Фрейд отказался высказаться публично, заявив, что не берется судить о литературном произведении, а «симпатия к автору может исказить оценку». В коммерческом отношении трилогия оказалась самым долговечным детищем Вирека. На ней же основывалась известность Элдриджа, который открывал ей списки своих сочинений, но «забывал» упомянуть соавтора, когда тот сидел в тюрьме. Элдридж умер в 1982 г. в возрасте 94 лет, когда его собственные книги уже давно были забыты.
Работа над трилогией подвигла Вирека к масштабному самоанализу, результатом которого стало собрание стихотворений с автокомментариями «Плоть и кровь моя. Лирическая автобиография с нескромными примечаниями» (Му Flesh and Blood. A Lyric Autobiography with Indiscreet Annotations; 1931).
(перевод Марины Гарбер)
Литераторы восприняли книгу как подведение итогов и памятник ушедшей эпохи. Медикам и психологам она понравилась больше. Бенджамин писал автору: «Сочетание выдающихся дарований поэта и писателя со знанием биологии, эндокринологии и психоанализа делают твою книгу для меня, несомненно, самой увлекательной автобиографией из всех когда-либо написанных… Сексолог найдет анализ будящим мысль, даже если не согласится с некоторыми выводами. Книга вызовет разные эмоции. Главная — зависть к богатству твоей эмоциональной жизни. Ты один из немногих счастливцев, кто сделался господином собственной сексуальности, а не ее рабом».
В автокомментариях к «Плоти и крови моей» Вирек много рассуждал о сексуальности, вспоминая не только пикантные эпизоды собственной юности, но и утверждая, что «каждому человеческому существу анатомией и психической наследственностью предопределено быть бисексуальным», а потому «только природная бисексуальность человека позволяет одному полу понять другой». Повторяя вслед за Суинберном, что «все великие поэты бисексуальны», свою душу Джордж Сильвестр считал «мужской, несмотря на женские компоненты и странные колебания между двумя полюсами полового влечения».
При этом пропагандист свободной любви и охотник порассуждать о «третьем поле» с 1915 г. был счастливым и верным мужем Маргарет Хайн, моложе его на 12 лет, и отцом двух сыновей — Питера Роберта Эдвина и Джорджа Сильвестра-младшего, родившихся в 1916 и 1918 гг. «Не рисуйте Вирека Дон-Жуаном, — предостерегал его биографа общий знакомый. — Это верный муж, который любит свою семью и гордится успехами сыновей в школе». Сказанное было велено держать в тайне от героя, которому нравится «автопортрет со множеством тщательно культивируемых грехов».
В истории XX в. Вирек остался как пропагандист Третьего Рейха и обличитель коммунизма. И то, и другое верно, но нуждается в уточнениях.
Как заметил его биограф Нил Джонсон, «Вирека мало волновала система управления государством, но интересовала личность вождя. Динамичный лидер неизменно привлекал его. Когда в 1924 г. Ленин умер, Вирек посвятил ему панегирик в своем журнале: «К лучшему или к худшему, но Николай Ленин, более чем кто бы то ни было из большевиков воплощавший в себе Советскую Россию, проявил себя как величайшая фигура в человеческой истории после Наполеона». Однако, заявил он, признание величия Ленина не означает согласия с ним в области экономики».
Летом 1929 г. Вирек съездил в Москву, рассчитывая взять интервью у Сталина и Крупской («мадам Ленин») и заработать на этом. Его ждало жестокое разочарование: пришлось довольствоваться заместителем наркома по иностранным делам Львом Караханом и руководителем РОСТА Яковом Долецким, которые для американского читателя интереса не представляли и гонорара не принесли. Не поэтому ли он так возненавидел коммунистов? Результатом вояжа стали серия очерков о «пленниках утопии» в «Saturday Evening Post» и саркастическая глава в «Непобедимом Адаме» о том, как исключенный из партии «пролетарий Котикокура Катафович» бежит из большевистского рая. На вопрос Элмера Герца: «К какой форме общества вы испытываете наибольшую антипатию?» — Вирек уверенно ответил: «К диктатуре пролетариата. Я не люблю ульи и муравейники. Люди могут прожить при любой форме правления, но если выбор остается, то мой — не в пользу коммунизма». «А выбор остается?». «Возможно, нет. Коммунизм, как и другое зло, может оказаться неизбежным. Фашизм тоже может быть неизбежным злом в чрезвычайной ситуации. Но всё это не для меня».
Антибольшевистские высказывания Вирека сказались на его репутации. На протяжении почти всех межвоенных лет леволиберальный американский мейнстрим занимал прокоммунистические и просоветские позиции, а служившие его рупором нью-йоркские еженедельники «Nation» и «New Republic» влияли на общественное мнение всей страны, так как немалую часть их аудитории составляли редакторы, журналисты, литераторы и педагоги, транслировавшие эти идеи дальше. Между ними и коммунистическими изданиями существовало «перекрестное опыление»: партийным агитаторам были открыты журналы мейнстрима, благодаря которым их взгляды приобретали не только дополнительную аудиторию, но и определенную респектабельность. Более того, коммунисты убедили многих либералов в правильности коминтерновских определений «фашизма» и в тождестве «антифашистского» и «демократического», объявив всё некоммунистическое «потенциально фашистским».
