Дом вампира и другие сочинения - [43]

Люди никогда не простят живого, но, может, они простят мертвого? Если бы он вернулся теперь, когда им восхищается весь мир, разве не простили бы восставшего из мертвых поэта, уже пережившего одну смерть за свои грехи? Приди он сейчас, его встретят дрожь и трепет, возможно, негодование, но совсем не так, как в приснопамятные дни, когда ему, изгою, пришлось навеки покинуть Англию. «Веер леди Уиндермир» ставят и у нас, и в Англии. Тюремная исповедь произвела сильное и глубокое впечатление, и ее автор теперь знаменит во всем мире, а не только печально известен, как раньше.

Интересно другое. Любой следящий за славой Уайльда на континенте — особенно в Германии, где он сейчас, без преувеличения, герой дня — мог заметить, что бум начался и нарастает так, как будто за ним кто-то стоит и умело направляет его. Появились переводы «Портрета Дориана Грея», «Баллады Редингской тюрьмы» и некоторых эссе. Вышла книга Шерарда[24] «История несчастливой дружбы», которая, правда, больше говорит о Шерарде, чем об Уайльде. «Саломея», мрачная и утонченная трагедия, прошла на сотнях сцен Германии. За ней последовали «Идеальный муж», «Веер леди Уиндермир», «Как важно быть серьезным». Не найти разве что те произведения, которые сам автор не признавал в зрелые годы, вроде «Герцогини Падуанской». Наконец, «De profundis» увидела свет в берлинском «Neue Rundschau» раньше, чем у нас. По мнению переводчика, время для обнародования в Англии этого исключительного человеческого документа еще не настало.

Поступки людей, искренне принявших сторону Уайльда, вполне понятны. Немецкая публикация — пробный шар. Разве она не наводит на мысль, что если в этой машине есть бог, то он тайно готовится вернуться в Англию, увенчанный лаврами на континенте?

Следует упомянуть еще одно обстоятельство, возможно, пустяковое само по себе, но являющееся важным звеном в цепи доказательств. В немецком переводе тюремной исповеди есть фраза, которую я увидел процитированной в статье «Раскаяние Оскара Уайльда»[25] и которая почему-то опущена в английском издании. Перевожу дословно: «[Я вернусь] подобно призраку, как говорят французы, с посеревшим лицом, искаженным от боли. Мертвецы, встающие из могил, ужасны, но куда ужаснее живые, возвращающиеся из могил». Почему эти слова пропущены? В них нет ничего оскорбительного для англосаксов. Сказанные мощно, убедительно, прекрасно, они могли быть исключены сознательно и лишь по одной причине — а именно, по личной просьбе автора.

Возникает вопрос: как это возможно? Известно, что французским языком Уайльд владел великолепно. Можно сказать, как родным, о чем свидетельствует «Саломея», написанная по-французски для Сары Бернар. Он мог отпустить бороду и поселиться в маленьком городке на юге Франции или, как еще говорят, в испанском монастыре, без риска быть узнанным, точнее, с желанием остаться неузнанным, и провести остаток жизни молчаливым наблюдателем. Конечно, у него должны быть соучастники, но мы знаем, что на похоронах присутствовала лишь горстка друзей. Семья не принимала в них никакого участия. Вполне возможно, что под плитой, на которой лорд Альфред Дуглас — единственный друг несчастного поэта, никогда не бросавший его, — начертал «После слов моих уже не рассуждали; речь моя капала на них»[26], — что под этой плитой покоится безвестный бродяга или честный буржуа, не помышлявший о последнем упокоении в могиле поэта.

Наконец, еще одно доказательство, которое мало значит для суда, но мне кажется важнее всего, о чем говорилось ранее, поскольку оно связано с психологией Уайльда. Разве этот блестящий любитель парадоксов не способен превратить в парадокс самое жизнь и смерть и, по слову греческого поэта, «быть и не быть, не будучи сущим»? Разве всё неожиданное и сенсационное не есть та стихия, в которой он любил двигаться в жизни и в искусстве? И разве не будет соответствовать его характеру то, что он до самого конца принимал позу Христа (возможно, кощунственно), особенно в последней книге «De profundis», а теперь отринет надгробный камень и восстанет из мертвых?

(Перевод Василия Молодякова)

Источник: Is Oscar Wilde Living or Dead? // Critic and Literary World. Vol. 47. № 1 (July 1905). Ранее на немецком языке: Oscar Wilde Redivivus // Berliner Tageblatt. 1905. 15.05. В 1913 г. пущенный Виреком слух вновь обсуждался в печати: New York Times. 1913, 09.11.

Любовь, которая не смеет назвать своего имени

Оскара Уайльда сложно представить в качестве «отца семейства». Тем не менее, он был любящим отцом и заботливым мужем. Он возился и играл со своими детьми, как любой папаша из обычной буржуазной семьи. Когда после скандала, шокировавшего всю Англию, у него отобрали детей, сердце его было разбито. Всё это мы знаем от его сына Вивиана Холланда[27], единственного, кто еще жив. В автобиографии «Сын Оскара Уайльда», опубликованной к столетию со дня рождения отца, Вивиан, наконец, говорит от своего имени и от имени умершего поэта. Он прекрасно осознает тот факт, что британское лицемерие перекладывает на него грехи отца. Однако в статусе сына Оскара Уайльда были и некоторые положительные стороны. Хотя семье Уайльда пришлось эмигрировать под давлением варварской жестокости соотечественников, она, тем не менее, кое-что выиграла, как в общественном, так и в материальном плане, от родственных отношений с автором «De Profundis» и «Баллады Редингской тюрьмы».