Дом вампира и другие сочинения - [15]

Возможно — кто знает? — само присутствие этого бюста в комнате в какой-то степени, незаметно сформировало характер Реджинальда Кларка и повлияло на всю его жизнь. Душа человека, словно хамелеон, принимает цвета окружающих предметов. Даже совершенные пустяки, вроде номера дома, в котором мы живем, или цвета обоев в комнате, могут порой определить судьбу.

Юноша вновь оглядывал причудливую обстановку, в которой оказался; а между тем из угла Кларк внимательно следил за каждым движением, словно стремясь прочесть его самые потаенные мысли. Эрнесту, пораженному всем увиденным, вдруг подумалось, что каждая ваза, каждая картина, каждая диковина в этой комнате, нашла отражение в произведениях Кларка. В китайском мандарине с длинной косичкой Эрнест без труда узнал причудливое четверостишие в одном из самых чудесных стихотворений Кларка. И он мог поклясться, что усмешка индийского обезьяньего бога (фигурка стояла на письменном столе) отразилась в затейливом ритме двух строф, гротескное звучание которых произвело на него неизгладимое впечатление.

Наконец, Кларк нарушил молчание.

— Тебе нравится мой кабинет? — спросил он.

Простой вопрос вернул Эрнеста к реальности.

— Нравится? Это поразительно! Он возбуждает во мне самые причудливые фантазии.

— Мне тоже этим вечером приходят на ум различные фантазии. Воображение, в отличие от гениальности, — заразная болезнь.

— И какие же именно фантазии посетили вас?

— Мне представилось, что все те вещи, которые постоянно окружают нас, формируют наше мышление. Я иногда думаю, что даже мой маленький китайский мандарин или этот обезьяний идол, которого я, кстати, привез из Индии, оказывают загадочное, однако вполне реальное влияние на мою работу.

— О Господи! — воскликнул Эрнест. — Я подумал о том же!

— Как странно! — откликнулся Кларк с видимым удивлением.

— Говорят — возможно, это банально, но, тем не менее, верно, — что великие умы идут одними и теми же путями, — заметил Эрнест, внутренне гордясь собой.

— Нет, но они приходят к одним и тем же выводам различными путями, — с намеком ответил Реджинальд.

— И вы придаете большое значение нашим фантазиям?

— Почему бы и нет?

Кларк рассеянно смотрел на бюст Бальзака.

— Гений человека соразмерен его способности впитывать элементы окружающей жизни, что необходимо для достижения художественного совершенства. У Бальзака это качество было развито в наивысшей степени. Однако, что удивительно, больше всего его привлекало зло. Он впитывал его, как губка впитывает воду; возможно, потому что его было слишком мало в собственном характере писателя. Наверно, он очищал атмосферу на мили вокруг себя, собирая на кончике пера все зло, которое витало в воздухе или дремало в человеческих душах.

И этот, — взгляд Кларка остановился на Шекспире; так человек может смотреть на своего брата, — он принадлежал к тем же натурам. По сути, он был идеальным типом художника. Ничто не ускользало от него. Он черпал материал из жизни и из книг, каждый раз трансформируя его рукой мастера. Создание — божественная прерогатива. Воссоздание, которое гораздо удивительнее простого созидания, — прерогатива поэта. Шекспир брал свои краски со многих палитр. Поэтому он так велик, а его произведения неизмеримо выше его самого. Именно это объясняет его уникальные достижения. Кем он был? — Никем. Какое образование он получил? — Никакого. Какие у него были возможности? — Никаких. И, тем не менее, в его творениях мы видим мудрость Бэкона[4], фантазии и открытия сэра Уолтера Рэли[5], громовые раскаты в речах героев пьес Марло[6], и загадочное очарование мистера В. Г., которому он посвятил свои сонеты[7].

Эрнест слушал, завороженный мелодичным голосом Кларка. Тот и вправду умел говорить, как никто другой, и обладал удивительной способностью придавать самым безумным фантазиям видимость правдоподобия.

V

— Да, — сказал скульптор Уолкхэм, — все это удивительно.

— Что именно? — поинтересовался Эрнест, воображение которого было поглощено Сфинксом, глядящим на него из угла с саркастической улыбкой, которая не менялась уже пять тысяч лет.

— То, как наши вчерашние видения сегодня взирают на нас, словно незнакомцы.

— Напротив, — возразил Реджинальд, — было бы странно, если бы они все еще узнавали нас. На самом деле, это было бы противоестественно. Небеса над нами и земля под нашими ногами — все в постоянном движении. Каждый атом нашего физического тела вибрирует с невероятной скоростью. Изменение равнозначно жизни.

— Порой кажется, будто мысли испаряются, как вода, — сказал скульптор.

— Почему бы и нет, при благоприятных условиях?

— Но куда они деваются? Не могут же они совсем исчезнуть?

— Да, это проблема. Впрочем, особой проблемы тут нет. В мире духовном ничто никогда не исчезает.

— Но почему вы вдруг подумали об этом? — поинтересовался у скульптора Эрнест.

— Дело в том, что у меня исчез творческий замысел, — ответил тот. — Помнишь, — продолжал он, обращаясь к Реджинальду, — статую Нарцисса, над которой я работал, когда ты в прошлый раз посещал мою студию?

— Да, это была поразительная вещь, и она произвела на меня большое впечатление, хотя сейчас я не могут припомнить ее в подробностях.