Дом - [11]

- У нас не принято опаздывать к столу, - сказал вдруг начальник станции нарушив глубокое молчание за столом. -Вы слышали сигнал? Он был достаточно громким.

- Да, - сказал я. - Но я не знал, что это такое. Впрочем, извините...

- Если хотите жить с нами, вам придется уважать наши правила и подчиняться им, - проговорил ТТ, но не так резко, как можно было ожидать от него, скорее назидательно.

Я молча посмотрел на него, ничего не ответил и принялся за еду. На столе были яйца, масло, сыр, хлеб, все это в очень ограниченном количестве; хлеба, например, я посмотрел, приходилось по одному кусочку на каждого. "Ничего, -подумал я, - жить можно". Вид стола несколько поднял мне дух, поднятию которого не способствовал пустой желудок. "Жить можно, - повторил я про себя с горечью, - но лучше - не нужно, деру надо давать отсюда, все они - помешанные, и не может быть, чтобы не нашлось никакого выхода, из любой ситуации можно найти выход, если спокойно подумать и приняться за дело умеючи, не жалея сил... "

- Вообще-то, у нас за столом не принято разговаривать во время еды, услышал я вдруг голос начальника станции, прервавший мои мысли.

Я не сразу сообразил, что его слова относятся ко мне, но он смотрел на меня, а все молчали, выжидая, что я отвечу.

- Разве я что-то сказал? - спросил я с неприятным чувством, которое тут же оправдалось.

- Да. Вы громко бормотали, но слов я не разобрал, - сказал начальник.

"Слава богу, хоть слов не разобрал, - подумал я, - черт возьми, с каких это пор я стал думать вслух? Или уже впадаю в присущее им маразматическое состояние?.."

- Я похвалил воду, - не сразу нашелся я. - Очень вкусная. Кстати, откуда вы ее берете?

- Вы очень рассеянны, молодой человек, - заметил начальник станции, а мне вместо "молодой человек" послышалось "пассажир", как вчера он и обращался ко мне весь день; в тоне его слышалось и раздражение и одновременно нарочитая терпеливость учителя, выговаривающего нерадивому ученику.

- Вчера я вам показывал и подробно рассказывал о нашем хозяйстве, но вам, очевидно, было неинтересно. Я показывал вам и колодец. Тут до нас еще был вырыт колодец, он вышел на жилу, прекрасный источник и очень обильный. Без него никакая жизнь не была бы здесь возможна, сами понимаете... Кстати, сегодня вам как раз предстоит брать воду из колодца. Что касается всех остальных продуктов - они от коровы и кур. Вы их вчера, наверно, тоже не заметили... Корова наша - потомок той, что давным-давно привезли сюда сторож и его жена на товарняке... Были у нас и бараны... Да... А теперь остались лишь свинья, боров и поросята... Мясо, сами понимаете, только по праздникам, точнее - когда у нас мясо к столу, тогда и праздник... Впрочем, я все это вам вчера показывал и рассказывал, - смутился он, заметив на себе взгляд жены, молчаливо упрекающий его за многословность.

- Если нужна еще одна экскурсия, то, пожалуйста, на этот раз без меня, не смогу составить вам компанию... У нас каждый занят своим делом с утра до вечера. Кстати, когда закончите с колодцем, пойдете за солью, у нас соль кончается.

- За солью? - удивился я, и только тут обратил внимание на крохотную горку белого искристого порошка прямо на столешнице, без посуды.

- Да, - с плохо скрываемой гордостью произнес начальник.

- Здесь недалеко есть маленькое месторождение пищевой соли, наземное... Набираешь там кристаллов, толчешь их - и готова соль. Когда у нас были бараны, мы приносили им эти кристаллы, так их оторвать нельзя было от соли, так любили, - он снова осекся под взглядом жены. - Что-то я разболтался сегодня, смущенно покашляв, пробормотал он. - Да ведь понятно, не каждый день у нас за столом новый человек. Можно и поговорить один раз.

Завтрак мы закончили в молчании, после чего все поднялись из-за стола и разбрелись по своим делам, заранее распределенным. Я набрал из колодца воды, принес ее в закуток, огороженный в конце зала и служивший кухней, где хозяйничала буфетчица, бросавшая на меня неодобрительные взгляды, пока я таскал ей воду. В другой части вокзала, превращенной в нечто напоминающее хлев, была скотина. Когда я наливал воды свиньям в корыто, сюда вошел сторож.

- Сразу видно, вы человек городской, - сказал он. - Скотина уже давно поела. Чтобы ее поить, моя жена поднимается в пять утра.

- Я не знал, - сказал я. - Пойду за солью. Он вышел вместе со мной.

- А чем вы их кормите? - спросил я отчасти из-за того, чтобы отвлечься от своей навязчивой мысли: даже отходя недалеко от платформы, я был начеку, в напряжении, изо всех сил прислушивался - как только услышу звуки приближающегося поезда, кинусь назад, к Дому.

- А чем придется, - ответил сторож, вовсе не заботясь тем, что слушал я его крайне рассеянно, - когда заколем поросенка отрубями, корове - траву, здесь ее достаточно, для кур у нас есть зерно, из которого вам предстоит муку молоть...

- Тут еще собака у вас, - напомнил я. - Да, даем объедки, косточки, а в общем-то, святым духом питается, - ответил он.

- Что ж поделаешь? Подохнет, так подохнет, все равно пользы от нее - тьфу! Э, чего там... Главное - хлеб у нас есть... Сами растим, сами собираем, - в его голосе послышалась уже не раз слышанная мной при разговорах с начальником станции гордость за плоды своего труда.