Дом о семи шпилях - [6]
Little spiral rods of iron beautified each of the seven peaks. | Небольшие железные спирали украшали каждый из семи шпилей. |
On the triangular portion of the gable that fronted next the street, was a dial, put up that very morning, and on which the sun was still marking the passage of the first bright hour in a history that was not destined to be all so bright. | На треугольнике шпиля, глядевшего на улицу, в то же самое утро были установлены солнечные часы - солнце на них еще показывало первый светлый час истории, которой не суждено было продолжаться так же светло. |
All around were scattered shavings, chips, shingles, and broken halves of bricks; these, together with the lately turned earth, on which the grass had not begun to grow, contributed to the impression of strangeness and novelty proper to a house that had yet its place to make among men's daily interests. | Вокруг дома земля была еще завалена щепками, обрезками дерева, досками и битым кирпичом; все это вместе с недавно изрытой почвой, которая не успела еще порасти травой, усиливало впечатление странности и новизны, какое производит на нас дом, не совсем еще занявший свое место в повседневной жизни людей. |
The principal entrance, which had almost the breadth of a church door, was in the angle between the two front gables, and was covered by an open porch, with benches beneath its shelter. | Итак, гости собрались в доме. |
Under this arched doorway, scraping their feet on the unworn threshold, now trod the clergymen, the elders, the magistrates, the deacons, and whatever of aristocracy there was in town or country. | Полковник Пинчон удалился к себе в кабинет, который называли приемной. |
Thither, too, thronged the plebeian classes, as freely as their betters, and in larger number. Just within the entrance, however, stood two serving-men, pointing some of the guests to the neighborhood of the kitchen, and ushering others into the statelier rooms-hospitable alike to all, but still with a scrutinising regard to the high or low degree of each. Velvet garments, sombre but rich, stiffly-plaited ruffs and bands, embroidered gloves, venerable beards, the mien and countenance of authority, made it easy to distinguish the gentleman of worship, at that period, from the tradesman, with his plodding air, or the laborer, in his leathern jerkin, stealing awe-stricken into the house which he had perhaps helped to build. One inauspicious circumstance there was, which awakened a hardly concealed displeasure in the breasts of a few of the more punctilious visitors. The founder of this stately mansion-a gentleman noted for the square and ponderous courtesy of his demeanor-ought surely to have stood in his own hall, and to have offered the first welcome to so many eminent personages as here presented themselves in honor of his solemn festival. He was as yet invisible; the most favored of the guests had not beheld him. This sluggishness on Colonel Pyncheon's part became still more unaccountable, when the second dignitary of the province made his appearance, and found no more ceremonious a reception. The
lieutenant-governor, although his visit was one of the anticipated glories of the day, had alighted from his horse, and assisted his lady from her side-saddle, and crossed the colonel's threshold, without other greeting than that of the principal domestic. This person-a gray-headed man, of quiet and most respectful deportment-found it necessary to explain that his master still remained in his study, or private apartment; on entering which, an hour before, he had expressed a wish on no account to be disturbed. "Do not you see, fellow," said the high sheriff of the county, taking the servant aside, "that this is no less a man than the lieutenant-governor? Summon Colonel Pyncheon at once! I know that he received letters from England this morning; and, in the perusal and consideration of them, an hour may have passed away without his noticing it. But he will be ill-pleased, I judge, if you suffer him to neglect the courtesy due to one of our chief rulers, and who may be said to represent King William, in the absence of the governor himself. Call your master instantly!" "Nay, please your worship," answered the man, in much perplexity, but with a backwardness that strikingly indicated the hard and severe character of Colonel Pyncheon's domestic rule; "my master's orders were exceedingly strict; and, as your worship knows, he permits of no discretion in the obedience of those who owe him service. Let who list open yonder door; I dare not, though the governor's own voice
Шло время, а он все не появлялся. Наконец присутствовавший среди гостей
лейтенант-губернатор решил позвать хозяина к столу. Он подошел к двери приемной и постучал. Но ответа не последовало. Когда затих стук, в доме царило глубокое, страшное, тяготившее душу молчание.
should bid me do it!" "Pooh, pooh, master high sheriff!" cried the lieutenant-governor, who had overheard the foregoing discussion, and felt himself high enough in station to play a little with his dignity. "I will take the matter into my own hands. It is time that the good colonel came forth to greet his friends, else we shall be apt to suspect that he has taken a sip too much of his Canary wine, in his extreme deliberation which cask it were best to broach, in honor of the day! But since he is so much behindhand, I will give him a remembrancer myself!" Accordingly, with such a tramp of his ponderous riding-boots as might of itself have been audible in the remotest of the seven gables, he advanced to the door, which the servant pointed out, and made its new panels re-echo with a loud, free knock. Then, looking round, with a smile, to the spectators, he awaited a response. As none came, however, he knocked again, but with the same unsatisfactory result as at first. And now, being a trifle choleric in his temperament, the lieutenant-governor uplifted the heavy hilt of his sword, wherewith he so beat and banged upon the door, that, as some of the bystanders whispered, the racket might have disturbed the dead. Be that as it might, it seemed to produce no awakening effect on Colonel Pyncheon. When the sound subsided, the silence through the house was deep, dreary, and oppressive, notwithstanding that the tongues of many of the guests had already been loosened by a surreptitious cup or two of wine or spirits. |
Взаимосвязь прошлого и настоящего, взаимопроникновение реальности и фантастики, романтический пафос и подробное бытописательство, сатирический гротеск образуют идейно-художественное своеобразие романа Натаниеля Готорна «Алая буква».
Натаниель Готорн — классик американской литературы. Его произведения отличает тесная взаимосвязь прошлого и настоящего, реальности и фантастики. По признанию критиков, Готорн имеет много общего с Эдгаром По.«Дом с семью шпилями» — один из самых известных романов писателя. Старый полковник Пинчон, прибывший в Новую Англию вместе с первыми поселенцами, несправедливо обвиняет плотника Моула, чтобы заполучить его землю. Моула ведут на эшафот, но перед смертью он проклинает своего убийцу. С тех пор над домом полковника тяготеет проклятие.
История литературы причисляет Н. Готорна, наряду с В. Ирвингом и Э. По, к родоначальникам американской новеллы. В сборнике представлены девять рассказов, классических образцов романтической прозы, причем семь из них до сих пор были незнакомы русскому читателю.
Писатель Натаниель Готорн вместе с Эдгаром По и Вашингтоном Ирвингом по праву считается одним из создателей американской романтической новеллы. Главным объектом своих новелл Готорн считал не внешние события и реалии, а сердце и душу человека, где Добро и Зло ведут непрерывную борьбу.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книгу под названием «Книга чудес» написал Натаниель Готорн – один из первых и наиболее общепризнанных мастеров американской литературы (1804–1864). Это не сборник, а единое произведение, принадлежащее к рангу всемирно известных классических сочинений для детей. В нем Н. Готорн переложил на свой лад мифы античной Греции. Эту книгу с одинаковым увлечением читают в Америке, где она появилась впервые, и в Европе. Читают, как одну из оригинальнейших и своеобразных книг.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Автобиографический роман, который критики единодушно сравнивают с "Серебряным голубем" Андрея Белого. Роман-хроника? Роман-сказка? Роман — предвестие магического реализма? Все просто: растет мальчик, и вполне повседневные события жизни облекаются его богатым воображением в сказочную форму. Обычные истории становятся странными, детские приключения приобретают истинно легендарный размах — и вкус юмора снова и снова довлеет над сказочным антуражем увлекательного романа.
Крупнейший представитель немецкого романтизма XVIII - начала XIX века, Э.Т.А. Гофман внес значительный вклад в искусство. Композитор, дирижер, писатель, он прославился как автор произведений, в которых нашли яркое воплощение созданные им романтические образы, оказавшие влияние на творчество композиторов-романтиков, в частности Р. Шумана. Как известно, писатель страдал от тяжелого недуга, паралича обеих ног. Новелла "Угловое окно" глубоко автобиографична — в ней рассказывается о молодом человеке, также лишившемся возможности передвигаться и вынужденного наблюдать жизнь через это самое угловое окно...
Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.
«Ботус Окцитанус, или восьмиглазый скорпион» [«Bothus Occitanus eller den otteǿjede skorpion» (1953)] — это остросатирический роман о социальной несправедливости, лицемерии общественной морали, бюрократизме и коррумпированности государственной машины. И о среднестатистическом гражданине, который не умеет и не желает ни замечать все эти противоречия, ни критически мыслить, ни протестовать — до тех самых пор, пока ему самому не придется непосредственно столкнуться с произволом властей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.