Дом над Онего - [2]
Кроме того, каждый, кто хоть раз имел дело с русским мужиком, представляет, сколько пришлось возиться с рабочими, чтоб довели дело до конца — у них ведь если не запой, то сенокос… Скольких часов стоило ожидание, скольких рублей — взятки, скольких нервов — безалаберность! А уж сколько водки — похмелье…
Ибо тот, кто никогда не жил в российской глубинке, не догадывается, что из себя представляет сегодняшняя деревенская община — а вернее, во что она выродилась после десятилетий коммунистических экспериментов. Было время, когда деревенские могли сообща церковь в три дня поставить или соседям-погорельцам дом заново отстроить. Сегодня вместе они умеют лишь пить да драться. Мысль о том, чтобы сообща провести в деревню свет, не придет им в голову даже по большой пьянке.
Позволю себе маленькое отступление. Михаил Пришвин, один из весьма почитаемых мною авторов, пишущих о Карелии, утверждал: вместо того чтобы тратить время на путешествия по бескрайним просторам, лучше осесть в каком-нибудь характерном углу и, рассмотрев его во всех деталях, получить впечатление о стране более глубокое, чем может дать любой вояж.
Наученный опытом, я добавлю, что еще лучше — в этом характерном углу что-нибудь предпринять, расшевелить местных. Например, купить дом и начать его ремонтировать, попытаться отреставрировать сельский храм или провести электричество. Одно дело — жить среди туземцев на правах чужака, волка-одиночки, собирателя былин, дачника, вдали от их проблем и забот, и совсем другое — вторгнуться в их интересы, столкнуть их лбами и задеть за живое.
Что же касается Конды Бережной, авантюра с электричеством поведала мне о быте и обычаях заонежцев больше, нежели десятки прочитанных книг и сотни рассказов знакомых, наезжающих сюда летом по былины да ягоды. Я, например, научился не обращать внимания ни на соседские советы, ни на соседскую брань, зато внимательно смотреть им на руки; не давать мужикам задаток, пока не закончат работу; не ждать до весны, когда лесники выйдут из зимнего запоя, а самому валить сосны на столбы — пока не началось движение соков. Значительно понятнее стали для меня и размышления Александра Блока о русском мужике — но об этом в другой раз.
В общем, после нескольких месяцев мытарств электричество в Конду Бережную мы провели. Завершив, таким образом, дело Ленина. Коммунизма, правда, от этого не прибавилось, ибо советская власть тем временем отсюда драпанула.
14 сентября
Летом гостил у нас Веня Слепков, главный редактор газеты «Петрозаводск». Приехал взять у меня интервью, а заодно, как он выразился, отдохнуть от городской суеты.
— А как будет «суета» по-польски? — спросил Веня.
— Marnosc, — ответил я и процитировал фрагмент из Книги Екклесиаста в польском переводе Якуба Вуйека[5].
— По-славянски — короче.
— И выразительнее.
И в тот вечер, и на следующий день мы то и дело возвращались к проблеме языка, а потом она напомнила о себе забавным ляпсусом на первой полосе «Петрозаводска». Но об этом позже.
Главная тема интервью — Российская Федерация глазами иностранца, просидевшего в ней безвылазно уже тринадцать лет. Россия — Европа или все же нечто иное?
— Когда француз или немец оказывается в Азии, видит желтые лица вокруг, рикш на улицах и палочки на обеденном столе, он сразу понимает, что перед ним другая цивилизация, а следовательно — иная иерархия ценностей, иное мировосприятие. А находясь в Москве, тот же француз или немец наблюдает «мерседесы» и «ауди», ирландские пабы, итальянские пиццерии и белых людей (пересчитывающих все на еврики) — вот ему и кажется, что он у себя дома. А потом давай возмущаться: мол, демократия здесь управляемая и права женщин ущемлены, да ругаться: мол, пробки на дорогах, потому что народ правил не соблюдает, да сетовать: мол, продавщицы хамят, да чертыхаться: мол, еще и сортиров нет…
— Ты хочешь сказать…
— …что имей россияне зеленый или фиолетовый цвет кожи, никому бы и в голову не пришло их упрекать за отсутствие демократии в европейском смысле этого слова, за пьянство, за недостаток европейских манер (к примеру, они разуваются в гостях) или инфантильное отношение к женщинам. Одно дело Европа, и другое — зеленый абориген… сам посуди…
— А ты, европеец — как-никак белый человек, — как бы ты себя чувствовал среди зеленых человечков?
— Видишь ли, Веня, я слишком долго живу в России, чтобы мерить вас европейской меркой. Поэтому мне все равно, зеленый ты, как салат, или красный, как борщ. Цвет твоей кожи не имеет для меня никакого значения. Но тринадцать лет назад, когда я впервые вышел на перрон Белорусского вокзала… вот если бы я тогда увидел на улице зеленых человечков… хм… Наверняка меньше бы рассуждал, быстрее избавился от предрассудков, а потом — рано или поздно — и сам бы слегка позеленел.
— Так ведь большинство иностранцев, прожив несколько лет в России, начинают чувствовать себя в Европе, точно в платяном шкафу — полки тесные, повсюду какие-то ящики, нафталином воняет. А здесь — потолки высокие, соседи далеко.
— Да уж, — вздохнул Веня, выглянув в окно, — просторы тут завидные. Никто не мешает. Приятели от работы не отрывают, телевидение настроение не портит, кино да кабак не соблазняют.
Объектом многолетнего внимания польского писателя Мариуша Вилька является русский Север. Вильк обживает пространство словом, и разрозненные, казалось бы, страницы его прозы — записи «по горячим следам», исторические и культурологические экскурсы, интервью и эссе образуют единое течение познающего чувства и переживающей мысли.Север для Вилька — «территория проникновения»: здесь возникают время и уединение, необходимые для того, чтобы нырнуть вглубь — «под мерцающую поверхность сиюминутных событий», увидеть красоту и связанность всех со всеми.Преодолению барьера чужести посвящена новая книга писателя.
В поисках истины и смысла собственной жизни Мариуш Вильк не один год прожил на Соловках, итогом чего и стала книга «Волчий блокнот» — подробнейший рассказ о Соловецком архипелаге и одновременно о России, стране, ставшей для поляков мифологизированной «империей зла». Заметки «по горячим следам» переплетаются в повествовании с историческими и культурологическими экскурсами и размышлениями. Живыми, глубоко пережитыми впечатлениями обрастают уже сложившиеся и имеющие богатую традицию стереотипы восприятия поляками России.
Объектом многолетнего внимания польского писателя Мариуша Вилька является русский Север. Вильк обживает пространство словом, и разрозненные, казалось бы, страницы его прозы — замечания «по горячим следам», исторические и культурологические экскурсы, рефлексии и комментарии, интервью, письма и эссе — свободно и в то же время внутренне связанно образуют единое течение познающего чувства и переживающей мысли.
Очередной том «Северного дневника» Мариуша Вилька — писателя и путешественника, почти двадцать лет живущего на русском Севере, — открывает новую страницу его творчества. Книгу составляют три сюжета: рассказ о Петрозаводске; путешествие по Лабрадору вслед за другим писателем-бродягой Кеннетом Уайтом и, наконец, продолжение повествования о жизни в доме над Онего в заброшенной деревне Конда Бережная.Новую тропу осмысляют одновременно Вильк-писатель и Вильк-отец: появление на свет дочери побудило его кардинально пересмотреть свои жизненные установки.
«Отранто» — второй роман итальянского писателя Роберто Котронео, с которым мы знакомим российского читателя. «Отранто» — книга о снах и о свершении предначертаний. Ее главный герой — свет. Это свет северных и южных краев, светотень Рембрандта и тени от замка и стен средневекового города. Голландская художница приезжает в Отранто, самый восточный город Италии, чтобы принять участие в реставрации грандиозной напольной мозаики кафедрального собора. Постепенно она начинает понимать, что ее появление здесь предопределено таинственной историей, нити которой тянутся из глубины веков, образуя неожиданные и загадочные переплетения. Смысл этих переплетений проясняется только к концу повествования об истине и случайности, о святости и неизбежности.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.