Дом на улице Четырех Ветров - [23]
Мишель поставил блюдо на буфет, взял деньги и ушел. Холодный тон Алена немного его разочаровал; ему даже стало как-то не по себе. «Он мог бы как-никак меня поблагодарить, — подумал он. — И вообще мыслимо ли запомнить все, что он наговорил? Это еще похлеще «крупнейших рек Азии»! Вилье… Батиньоль… Бур… Бур… Как, бишь, ее?.. Забыл!» Ему захотелось вернуться назад, чтобы еще расспросить Алена, но он не посмел и, волнуясь, продолжал свой путь. «Бурд… Бурф… Бурл… — твердил он, спускаясь в метро. — Нет, не то!» Все перемешалось у него в голове. На станции «Реомюр» он вдруг спохватился, что позабыл, у кого должны быть светлые волосы — у толстого владельца кафе или у девушки. Он не помнил также, на кого он должен сослаться — на Этьена или Марселя. Но когда он добрался до станции «Вилье», забытое название улицы вдруг всплыло в его памяти: Бурсо! Улица Бурсо! Но тут он вспомнил, что, поглощенный своими мыслями, он совсем забыл про шпика у дома на улице Четырех Ветров. А что, если тот тип незаметно увязался за ним? Мишель пугливо оглянулся, но шпика не было. «Чепуха, — решил он, — я столько раз на день выхожу из дома, с чего бы ему бежать за мной именно в этот раз!» Мишель свернул на улицу Бурсо, которая была от него по левую руку, миновав несколько перекрестков; наконец, увидел кафе, о котором говорил Ален. «Добрая встреча», — прочел он на вывеске. Мишель остановился. Никогда еще ему не доводилось одному заходить в кафе! Если бы с ним был Жорж! Глубоко вздохнув, он с нарочитой развязностью распахнул дверь.
В углу зала две женщины пили липовый отвар, а за стойкой толстый брюнет мыл стаканы. На его бледном лице резко выделялся красный нос. Сомнений нет: это и есть хозяин! Ну и нос же у него — ни дать ни взять клоунский! Подавив смех, Мишель решительно направился к толстяку. Подойдя к нему, он приподнялся на цыпочки, чтобы казаться больше ростом, и прошептал:
— Вы мосье Карпо, да? Я с поручением от Этьена.
Хозяин положил тряпку на поднос.
— Привет! Это ты, малыш? — весело проговорил он. — Ну, как поживают родители? Вот жена-то обрадуется, что ты пришел! Она там, в задней комнате. Пойди поздоровайся с ней!
Он втолкнул Мишеля в длинную мрачную комнату, где пахло сыростью. Почти всю комнату занимал огромный бильярд, но в глубине за мраморным столиком сидела светловолосая девушка. Она курила сигарету.
— Вот паренек от Этьена! — быстро проговорил хозяин.
Он тут же вышел, закрыв за собой дверь. Мишель как вкопанный застыл на месте. Погасив сигарету, девушка недоуменно взглянула на него.
— Ну, что ты стал? Иди сюда? — нетерпеливо сказала она. — Что велел передать Этьен? Он что, не придет?
— Он не может прийти, — ответил Мишель. — Он в ловушке, его чуть было не взяли.
И он рассказал, как к ним в квартиру ворвались немцы. Ален предупреждал, чтобы он говорил покороче, но, увлеченный рассказом, Мишель невольно привел уйму подробностей, даже упомянул о елке, жареном кролике и Деде-Морозе.
Девушка раздраженно оборвала его:
— При чем тут твоя елка! Ты кончил?
— Нет, что вы! Ал… Этьен сказал еще, что вам придется одной провернуть всю работу по печатанию донесений. А сам он придет сюда завтра в то же время, если только сможет улизнуть.
— Беда, — сказала девушка, — и везет же мне! А тут как раз такая гора работы: придется верных двое суток не спать. В общем, передай Этьену, что все будет сделано, но завтра он встретит здесь не меня, а Даниеля… Запомнил?.. Да-ни-еля!.. Да, вот еще, захвати вот эти бумаги!
— Какие бумаги? — спросил Мишель.
— Не твоего ума дело!.. Спрячь их за пазуху!
Мишель взял пачку бумаг, которую протянула ему девушка, и сунул ее под свитер.
— Постарайся не угодить в лапы к немцам с этими бумагами! — поднимаясь, сказала девушка. — Ладно, теперь можешь идти! — Она вдруг улыбнулась и добавила уже более ласково: — Иди, иди, ты славный паренек!
Мишель бегом устремился к выходу, но у самой двери его окликнул хозяин:
— Эй, малыш, что ж ты так ничего и не выпьешь?
Мишель, краснея, вернулся назад. Хозяин достал с полки бутылку.
— Это вино, — сказал он, — урожая сорок третьего года, но не такое уж оно скверное.
Он налил две рюмки, залпом выпил свою и вытер рот краем рукава.
— За твое здоровье! — сказал он.
— За ваше, мосье! — ответил Мишель, разом опорожнил рюмку по примеру хозяина и, поперхнувшись, закашлялся.
— Э, — засмеялся толстяк, — да ты, малыш, я вижу, без привычки! Ну, ступай и не забудь поклониться от меня своим!
Мишель вышел на улицу. В висках у него стучало. Вино ударило в голову — его вдруг охватила такая радость, словно он получил в школе самую лучшую отметку. Да, он отлично справился с поручением; уж на этот раз Ален его непременно похвалит! Но что там, в этих бумагах? «Ладно, — подумал он, — поживем — увидим, в конце концов, это и правда не моего ума дело. А ведь хозяин сам захотел выпить со мной! Как со взрослым мужчиной!» Тут он вдруг вспомнил Турона. Что сказал бы учитель, увидев его в обществе белокурой девушки из кафе? Ведь он так настойчиво советовал Мишелю хорошо учиться, ничем больше не заниматься! «Он понял бы меня, — решил он, — он все понял бы и остался бы мной доволен». Мишель спустился в метро. Вагон был битком набит немцами, да и к тому же они повсюду, даже в ногах у пассажиров, расставили свои вещевые мешки. Люди угрюмо поглядывали на них, не разжимая губ, но Мишель не удержался и присвистнул от радости. Эх, где ж немцам знать, что спрятано у него на груди под рубашкой! Он потрогал свитер, прислушиваясь к хрусту бумаги. Ему казалось, что пассажиры следят за ним взглядом и читают его мысли. Гордость распирала его.
