Дом на хвосте паровоза - [72]
К моменту визита Андерсена от прежнего богатства и величия Бёрглумского монастыря («Børglum Kloster) не осталось и следа – после Реформации он быстро съежился до обычной фермы. Историки до сих пор недоумевают, как Бёрглум мог стать единственной резиденцией епископа в Дании, вокруг которой не вырос крупный город (как это было, например, с Виборгом или Орхусом), но история, как известно, не терпит сослагательного наклонения. Впрочем, с точки зрения погружения в тогдашнюю реальность это, наверное, даже лучше: проще вообразить себе несохранившиеся здания, чем «развидеть» окружающие тебя городские кварталы. Бёрглумский монастырь дожил до наших дней в том самом виде, каким его увидел Андерсен: кучка белых строений>Илл. 1 на вершине холма (хотя его и холмом-то не особо назовешь) жмутся друг к другу, как робкие овечки, и диву даешься – что, прямо, что ли, здесь? Среди вот этого вот канареечного рапса?>Илл. 2 Обещанного Андерсеном воя моря тоже не слыхать: до побережья далековато, километров семь, хотя кое-где фрагменты синей полоски все-таки просматриваются вдали между прибрежными дюнами. Где-то там же прячется и Лёккен ф0ккеп)>Илл.>3 – та самая рыбацкая деревушка, жители которой спасли пассажиров разбившегося корабля в самом конце истории. Но ее тоже от монастыря не видно: она окопалась среди дюн от ветра, как и многие ей подобные в Западной Ютландии. В общем, если не подготовиться заранее, то почти все первичные ощущения – мимо. Единственный способ избежать естественного вопроса «Ну и за каким лешим нас занесло в такую даль?» – упредить его и предварительно заглянуть в учебник. И там внезапно находишь две детали: одну просто интересную, а вторую – ключевую для понимания сюжета.
Илл. 1
Бёрглумский монастырь
На холме возвышается большое старинное здание; это бывший Бёрглумский монастырь; в самом большом флигеле его до сих пор – церковь.
Илл. 2
Рапсовые поля близ Бёрглумского монастыря
…Погода стоит ясная, ночи светлые, так что можно ясно видеть на много много миль кругом; с холма открывается вид на поля и болота вплоть до Ольборгского фиорда, на степи и луга вплоть до темно-синего моря.
Илл. 3
Лёккен
Ночью у Лёккена, маленькой рыбачьей слободки, застроенной домиками с красными черепичными крышами, – ее видно отсюда из окон – разбился корабль.
Он сел на мель далеко от берега, но спасительная ракета перебросила мост между тонущим судном и твердой землей. Все спаслись, вышли на берег и нашли себе приют и ночлег у рыбаков.
Интересная деталь заключается в том, что события «Епископа Бёрглумского» фактически начались с рассказанного в «Колокольном омуте» (см. соответствующую главу). Именно здесь, на Бёрглумском холме, в XI веке находилась королевская резиденция, откуда бежал из Ютландии, спасаясь от бунта, король Кнуд IV Святой. Бунтовщики настигли короля в Оденсе, но резиденцию в Бёрглуме на всякий случай тоже сожгли. Когда она была отстроена заново, там обосновались сначала католические монахи-августинцы, затем премонстранты (они же норбертины, они же белые каноники), а затем, в начале XIII века, туда была перемещена резиденция епископа Венсюссельского. Пользуясь активной поддержкой короля, Бёрглумский монастырь быстро набрал силу и стал одной из самых влиятельных религиозных организаций страны: в семинарии при нем учились отпрыски многих знатных датских семей, епископ являлся по совместительству членом Государственного совета, а земельные владения монастыря были самыми крупными во всей Северной Ютландии. И вот тут всплывает вторая, ключевая, деталь: в число подведомственных Бёрглумскому епископату земель входила вся территория Ютландии севернее Лим-фьорда, а именно регионы Венсюссель (Vendsyssel) и Тю (Thy) – то есть в том числе и земли, которые должна была по закону унаследовать безутешная вдова епископского родича.
Теперь становится не то чтобы совсем понятно, но уже понятнее, что именно епископ Олаф Глоб «написал на гладком пергаменте, запечатал восковой печатью и перевязал шнурком» и почему. На андерсеновский аргумент из разряда «что может смыслить в хозяйстве баба?» папа римский вряд ли бы отреагировал, а вот на возможность присоединить к монастырским владениям приличный кусок земель, и так уже находящийся в ведении епископата, – почему бы и нет. Являясь родственником умершего, епископ Олаф Глоб вполне мог претендовать на наследование его недвижимого имущества – но у ближайших родственников, конечно, был приоритет, и, чтобы получить желанное наследство, от них нужно было избавиться. Ближайшими родственниками являлись вдова покойного, его сын Йенс и дочь (про последнюю в тексте ни слова, но, как мы знаем, у Йенса Глоба был зять, Олаф Хасе, а значит, должна была быть и сестра). Однако на момент тяжбы сын находился на службе за границей, а дочь жила с мужем по ту сторону Лим-фьорда (подробнее об этом чуть ниже), так что оставалось управиться лишь со вдовой – и дело в шляпе. Или подождите…
Вдова, как мы знаем из сюжета, тоже не лыком шита и просто так сдаваться не собирается. В ганзеновском переводе читаем, что она оказывается во Франции (возможно, переводчики сделали такой вывод из-за упоминания винограда), но в оригинале у Андерсена написано «Franken», то есть Франкония, что на юго-востоке Германии, – и это наводит на мысль, что вдова на самом деле направлялась в Рим, чтобы оспорить решение папы. Как она умудрилась случайно встретить сына, пересекая Европу с севера на юг, – одному богу известно, хотя и не исключено, что их встреча на самом деле случайной не была. Также не совсем понятно, почему мать с сыном не доехали вместе до Рима (если они вообще туда собирались) и повернули назад с полдороги – здесь история не оставляет никаких зацепок, и можно только фантазировать. Как вариант – сын смог убедить мать в утопичности ее затеи с апелляцией, поскольку тягаться по закону с епископом, входящим в Государственный совет, прикрытым папской буллой, да еще и за земли его же собственного епископата – дохлый номер. А раз так, то остаются только чуть менее честные пути с привлечением лояльных родственников – но для этого нужно сначала вернуться домой. И вот тут-то как раз и начинается самый топографический детектив.
