Дом на хвосте паровоза - [70]
Илл. 1
Усадьба Борребю
– На берегу Большого Бельта стоит старый замок с толстыми красными стенами, – начал ветер. – Я знаю там каждый камень, я видел их все, еще когда они сидели в стенах замка Марска Стига. Замок снесли, а камни опять пошли в дело, из них сложили новые стены, новый замок, в другом месте – в усадьбе Борребю, он стоит там и поныне.
То, что Андерсен поручает рассказывать эту историю именно ветру, – отнюдь не просто выразительный прием; правда, чтобы оценить его в полной мере, необходимо побывать в Борребю самому. Дело даже не столько в самом ветре – уж чего-чего, а этого добра в Дании навалом (пишут, что чуть ли не треть датской электроэнергии вырабатывается ветряками). Дело в том, что ветер в Борребю не просто осязаемый и слышимый, но и вполне зримый. К югу и юго-востоку от усадьбы расстилается огромная заболоченная низина, густо заросшая осокой;>Илл. 2 с каждым порывом ветра по этому «травяному морю» пробегает волна, причем еще и цветная: стебли осоки плоские и с разных сторон имеют разный оттенок – когда ветер переворачивает их, волна, прокатываясь, меняет свой цвет. От усадьбы до побережья Большого Бельта всего несколько километров, поэтому ветер не утихает здесь ни на минуту, завывая во всех неровностях пространства. В этом смысле Борребю для него – готовый музыкальный инструмент, одни декоративные машикули[75] (новое слово на букву «м»!) чего стоят. Результирующая звуковая дорожка настолько гармонирует с внешним обликом усадьбы, что невольно вспоминаешь дом Ашеров из Эдгара По: потемневший кирпич, ров с мутной цветущей водой, вместо ворот – подъемная решетка… Территория усадьбы и прилегающий сад открыты для посетителей, так что можно самим убедиться в том, насколько идеально подходит это место для полоумного алхимика.
Илл. 2
Окрестности усадьбы Борребю
Пронесется ветер над травой, и по ней пробежит зыбь, как по воде; пронесется над нивою, и она взволнуется, как море. Так танцует ветер. А послушай его рассказы! Он поет их, и голос его звучит по-разному: в лесу – так, в слуховых окнах, щелях и трещинах стен – иначе.
Видишь, как он гонит по небу облака, точно стада овец?
Алхимией Вальдемар До увлекся фанатично – пишут даже, что когда ему стало нечем топить печь, он грел теплолюбивые реактивы в собственной постели. Андерсен утверждает, что именно алхимия и разорила его, хотя бытует также мнение, что он просто оказался неважным помещиком и вынужден был прибегнуть к алхимии как к единственному призрачному шансу вылезти из долгов. Как бы там ни было, все долги Вальдемара До выкупил упомянутый в сказке Ове Рамель – его Андерсен почему-то называет недругом, хотя будь он таковым, то вряд ли не воспользовался бы своим правом незамедлительно забрать себе все имение в счет долга, вместо того чтобы предлагать Вальдемару До жить там до конца своих дней. Андерсен пишет о нем как об «Ове Рамеле из Баснеса», но документальные источники показывают, что Ове Рамель вступил в права владения и Баснесом, и Борребю в 1681 году, то есть просто скупил одновременно несколько поместий, граничащих друг с другом. Ему самому они, правда, не особо пригодились (он умер через четыре года после этого), а вот Андерсену – очень даже: он гостил в тех местах несколько десятков раз и именно в Баснесе во время рождественских каникул 1858 года написал историю Вальдемара До и его дочерей. И, кстати, не ее одну нашептал сказочнику местный ветер: там же, в Борребю, происходит действие «Блуждающих огоньков в городе», да и Хольстейнский замок и остров Глен, описанные в истории «Вен и Глен» (см. соответствующую главу), оттуда всего в семи километрах.
С кем Андерсен в этой истории намудрил, так это с дочерьми. На самом деле у Вальдемара До было двенадцать детей – шесть сыновей и шесть дочерей, из которых до выкупа Борребю Ове Рамелем дожили всего пятеро, и дочерей в их числе было четыре. Звали их тоже не совсем так, как у Андерсена: Ида Дортея, Ингеборга, Йоханна Катрина и Лисбетта Дортея. Пережила всю семью Ида Дортея, старшая из сестер, – вероятно, ее и имеет в виду Андерсен, рассказывая о хижине на вересковой пустоши близ Виборга, хотя о местоположении ее могилы датский генеалогический реестр, к сожалению, сведений не дает. Впрочем, Виборг (Viborg), при всей своей подозрительной удаленности от места основных событий, упомянут в истории как раз не случайно: именно там, в кафедральном соборе,
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».