Дом на хвосте паровоза - [71]
Илл. 3
Кафедральный собор Виборга
«О-ох!» – Да, и люди вздыхают, как ветер в тростнике и осоке. – О-ох! Не звонили колокола над твоею могилой, Вальдемар До! Не пели бедные школьники, когда бездомного владельца Борребю опускали в землю!.. Да, всему, всему наступает конец, даже несчастью!..»
Грегерс был последним представителем фамилии, и с его гибелью род До окончательно угас – но даже на этом преследовавшие его несчастья не прекратились. Виборгский кафедральный собор, в котором похоронены отец с сыном, неоднократно горел, причем пожар 1726 года уничтожил его полностью – остались стоять только стены. Полвека спустя он был восстановлен, но неудачно и не до конца, и в начале XIX века то, что получилось, лет пятнадцать проработало зернохранилищем, а потом и вовсе начало разваливаться. В 1863 году собор-инвалид наконец снесли и за следующие тринадцать лет перестроили в кирпиче, облицевав гранитом, что оказалось проще и дешевле, чем строить цельногранитную конструкцию. Этот собор стоит и сейчас и, несмотря на то, как мрачновато он смотрится в опрятном виборгском пейзаже, хочется думать, что в нем Вальдемар До наконец-то обрел покой.
Хотя покой, как известно, только снится. Сказка – ложь, да в ней намек, и хоть может показаться, что андерсеновский намек однозначен и «дилемма Вальдемара До» показательно решена раз и навсегда, но это не так. Когда авторы научных, да и просто объемистых трудов посвящают их своим близким, мне кажется, что это своего рода извинение за то, сколько времени, потраченного на создание этого труда, было украдено у них. Как разделить свое время между близкими и воплощением мечты? Как сделать это разделение справедливым (и можно ли вообще)? Каждый искатель философского камня решает это для себя самостоятельно. И ветер ему в свидетели – быть может, его историю тоже когда-нибудь расскажут, но конец ее, надеемся, будет счастливее, чем у истории Вальдемара До.
Епископ Бёрглумский и его родич
Дания: Бёрглум – Видберг – Лёккен
Жанр топографического детектива – настоящий рай для путешествующего аналитика. Авторы часто добавляют интриги, шифруя географическую привязку своих произведений, и у каждого – свой особенный код, так что и методику «взлома» приходится для каждого изобретать свою. Скажем, в «Преступлении и наказании» Достоевского географические наименования сокращены до первых букв, и, чтобы восстановить события на местности, нужно неплохо ориентироваться в петербургской топонимике. В «Зеленых берегах» Алексеева городские объекты вообще описываются «грубыми мазками» – выхваченными из общей картины характерными деталями («задний плоский, будто срезанный пилой, фасад театра»), так что догадаться, о чем идет речь, можно только хорошо зная Петербург визуально. И так далее.
Подход Андерсена в этом смысле предельно прост. Ему даже никаких усилий прикладывать не приходится – время и особенности развития национальной культуры делают все за него. Он просто ничего не объясняет – очевидные же все вещи; а потом всего за каких-то пару веков топонимика, ландшафт, список общедоступных источников, а то и орфография языка меняются настолько, что мама родная не узнает – и ищи потом свищи, если ты в этой среде годами не варился. С исландскими сагами, например, такой номер не прошел бы: там мало того что топонимы за тысячу лет не претерпели изменений, так даже забор, отделяющий Хёскульдов двор от Хрутова двора, до сих пор стоит на том же самом месте. В Дании же все куда быстротечнее. Было Дикое болото – и нет Дикого болота. Была буква «j» в названии города Кёге (Андерсен пишет «Kjøge» – отсюда и «Кьёге» в некоторых переводах) – и упразднили ее. Называлась улица «Kjødmangergade», а теперь она «Købmagergade». Расследуй не хочу.
Отсканируйте QR-код, чтобы открыть электронную карту
В истории епископа Бёрглумского[76] таких загогулин целых три; к счастью, все они завязаны друг на друга, и одна помогает вытянуть другую. Существенно упрощает жизнь и то, что история эта не просто подлинная, но и хорошо в тех местах известная и даже зафиксированная в исторических документах – как раз с одного из них Андерсен и списал ее во время своего ютландского вояжа 1859 года (того самого, во время которого была написана «На дюнах»). Добрые бёрглумские хозяева поселили Андерсена в комнате самого епископа и наутро вежливо поинтересовались, не беспокоили ли его ночью привидения (слухи о том, что там нечисто, ходили по всей Северной Ютландии). Андерсен признался, что спал превосходно, однако заподозрил-таки неладное и параноидально обследовал всю комнату и прилегающий двор на предмет реквизита для мистических фокусов, даже приставил к стене снаружи лестницу и влез по ней к своему окну – но так ничего и не нашел. Пришлось отыгрываться в тексте: «Мало ли что рассказывают, мало ли что видят, когда боятся сами или хотят напугать других!»
